нею грянем на царей —
И радостно вздохнут народы.

Он — дворянин; но когда вышла в свет «История» Карамзина, Пушкин великолепно пригвоздил её своим стихом:

На плаху истину влача,
Он доказал нам без пристрастья
Необходимость палача
И прелесть самовластья.[2 - Принадлежность эпиграммы А.С. Пушкину не доказана. — ред.]

Он пишет:

В России нет закона:
В России столб стоит,
К столбу закон прибит,
А на столбе корона.[3 - Эпиграмма А.С. Пушкину не принадлежит. Ранее приписывалась А.С. Пушкину, была включена в сборник, изд. Р. Вагнера, Берлин, 1861, по которому цитировал М. Горький — прим. ред.]

Нужно помнить, что за каждое из таких стихотворений в ту пору можно было получить каторгу, ссылку, тюрьму.

По отношению к правительству Пушкин вёл себя совершенно открыто: когда до двора дошли его ода «Вольность», его эпиграммы на министров и царя и когда узнали, что он показывал в театре портрет Лувеля, убившего герцога Беррийского, — граф Милорадович вызвал его к себе, а в квартире велел сделать обыск.

«Обыск не нужен, — заявил Пушкин, — я уже всё, что надо было, сжёг». И тут же написал на память все свои противоправительственные стихи. Только благодаря Карамзину и другим вельможам это кончилось для Пушкина высылкой из Петербурга, — Александр Первый предполагал сослать поэта в Сибирь или Соловки.

Теперь рассмотрим обвинение Пушкина в презрительном отношении к «черни», — как известно, на основании этого отношения наши реакционеры зачисляли Пушкина в свои ряды, а наши радикалы, вроде Писарева, отрицали за поэтом всякое значение.

Прежде всего надо знать, что презрительное отношение к «черни» было свойственно всем романтикам, начиная с Байрона, — это был один из лозунгов литературной школы.

Признавалось, как вы знаете, что поэт — существо высшего порядка, абсолютно свободное, стоящее вне законов человеческих. С этой точки зрения, разумеется, и общество, и государство, и народ резко отрицались, как только они предъявляли к поэту какие-либо социальные требования.

Наши писатели допушкинской эпохи тоже были заражены этим взглядом; так, например, Державин говорил:

Умей презреть и ты златую,
Злословну, площадную чернь…

Он же:

Умолкни, чернь непросвещённа,
Слепые света мудрецы!..

Он же:

Прочь, буйна чернь непросвещённа
И презираемая мной!..

Дмитриев:

Будь равнодушен к осужденью
Толпы зоилов и глупцов…

Жуковский:

Не слушай вопли черни дикой…

Можно привести ещё десяток таких выкриков, но я вообще сомневаюсь в том, что эти выкрики относятся к народной толпе, к народу.

Причины сомнения следующие: поэты до Пушкина совершенно не знали народа, не интересовались его судьбой, редко писали о нём. Это придворные люди, вельможи, они всю жизнь проводили в столице и даже свои деревни посещали очень редко и на краткий срок. Когда же они изображали в своих стихах мужика, деревню — они рисовали людей кротких, верующих, послушных барину, любящих его, добродушно подчинявшихся рабству; деревенская жизнь рисовалась ими как сплошной праздник, как мирная поэзия труда. О Разине, Пугачёве — не вспоминали, это не сливалось с установленным представлением о деревне, о мужике.

Пушкин тоже начал с романтизма. Вот как он определяет свою позицию поэта:

Поэт, не дорожи любовию народной!
Восторженных похвал пройдёт минутный шум,
Услышишь шум глупца и смех толпы холодной;
Но ты останься твёрд, спокоен и угрюм.

Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечёт