от старины, от многого вы ещё не вылечились. Это — стремление к дешёвенькому благополучию, которое в наше время непрочно. У нас не может быть прочным дешёвенькое мещанское благополучие, точно так же, как оно становится всё менее благополучно на Западе, ржавеет, разлагается.

Одна из революционнейших выдумок человека — это техника, и она как раз-то обратилась против тех, кто путём этой силы эксплуатировал силу рабочего человека. Она на Западе является теперь революционной разлагающей силой, и, когда вы говорите о стабилизации капитала, это вы понимаете как явление инерционное, ибо западный пролетариат во многом ещё уступает вам: уступает в ясности понимания задач, уступает в той энергии, которой наградила вас ваша трудная жизнь, старая ваша история. Лет двадцать пять назад старик Каутский написал статью о русском и американском рабочем, где он подметил, что русский рабочий — идеалист. Да, у него идеализм особого типа, который не свойственен рабочему Запада — социальный идеализм, который он оправдал тысячу раз после Октябрьской революции. Отмеченная Каутским в русском рабочем склонность к анархизму якобы и антиобщественному началу есть не что иное, как чувство критики, внутреннее индивидуальное несогласие с буржуазным миром, со структурой эксплуататорского общества, в особенности русского, в котором — это рабочие просто чувствовали — жить было нельзя. Отсюда возникали у нас и явления отрицательные — много хулиганства и всякого анархизма, много действительных проявлений антиобщественного.

Бессмысленное накопление эксплуататорами миллионов и миллиардов является не чем иным, как вытяжкой вашей силы и воплощением в каждом рубле огромнейшей вашей энергии. Можно ли быть согласным с этим? Никоим образом! Это инстинктивно чувствовалось вами лучше, чем это чувствуют рабочие Запада ещё и по сию пору. Здесь нет комплимента вам, потому что, с моей точки зрения, это совершенно естественно, это человеческое свойство быть недовольным действительностью.

Я не согласен с мыслью одного из ораторов, что мы дойдём до какого-то пункта и остановимся на нём. Человек создан затем, чтобы идти вперёд и выше. И так будут делать ваши дети и внуки. Не может быть какого-то благополучия, когда все лягут под прекрасными деревьями и больше ничего не будут желать. Этого не будет, люди полезут ещё на Марс, будут переливать моря с одного места на другое, выльют море в пустыню и оросят её, поставят себе дерзновенные задачи, вроде того, как вы здесь отняли у моря часть его и превратили её в сушу. Игра с огромнейшими стихийными силами природы, которые раньше возбуждали у человека страх и ужас, ныне становится, благодаря вашей коллективной спайке, обычным делом. На Днепре поднимают воду

— это на Днепре, который якобы «реве та стогне», а на самом деле не знает, куда деваться. Пятьдесят лет назад никому и в голову не могло придти, что можно взять да поднять реку на пятьдесят метров.

Весело, страшно весело стало жить. Я жил отшельником в Сорренто, получал газеты, получал ежедневно штук 30 писем от рабкоров, селькоров и начинающих писателей и чувствовал себя просто физически помолодевшим. Я не преувеличиваю. Какие-то токи идут отсюда — от этой страны, которую культурное человечество считало дикой, невежественной и всячески потерянной. Считали и считают. Теперь-то они прекраснейшим образом понимают, что мы им довольно нащёлкали и в ближайшем будущем нащёлкаем ещё больше. (Аплодисменты.)

Сейчас вами создана атмосфера омолаживающая, возбуждающая творческие силы. Если бы