— рожа, больно было видеть, как эта рожа реализмом и анархизмом своим тотчас спугнула «любовь» интеллигенции, соловья души её. Упорхнул соловей в кусты забвения, а на место его сел чёрный ворон мещанской мудрости.

И сразу вся сила критического отношения к жизни, вся сила беспощадной, истинной и активной революционности оказались в обладании большевиков.

Я не забыл свою позицию в те дни, помню, что, когда В.А.Базаров, тоже большевик, именовал в печати товарищей своих «головотяпами», это не очень обижало меня за них, хотя в их среде было много людей, которых я искренно любил и уважал. Я был уверен, что «народ» сметёт большевиков вместе со всей иной социалистической интеллигенцией, а главное — вместе с организованными рабочими. Тогда единственная сила, способная спасти страну от анархии и европеизировать Россию, погибла бы. Благодаря нечеловеческой энергии Владимира Ленина и его товарищей этого не случилось.

Но случилось, что почти вся «революционная» интеллигенция отказалась от участия в деле революции и даже от культурной работы, ещё более необходимой в дни бурь, чем в «мирное» время, — если таковое вообще существует на земле. А поскольку культурная работа продолжалась, она почти всегда — я хорошо знаю это — принимала характер, враждебный тем людям, которые взяли власть. Я часто видел, что это — вражда по привычке, по традиции, потому что люди умеют «враждовать» только словесно, а кроме этого — ничему не научились.

Разумеется, я знаю, что всё-таки нашлось немало интеллигентов, которые остались на своих местах, честно, упрямо продолжая свою работу в условиях голода, холода, враждебной подозрительности и бессмысленных издевательств со стороны околоточных и жандармов новой власти — со стороны «меньшего брата», в котором враждебное отношение к интеллигенции воспитывал не один Акимов-Махновец, — как вы знаете, в этом повинны более крупные люди.

Интеллигенты, оставшиеся в России, и по сей день продолжают там свою героическую работу. Это не они пишут в газеты эмигрантов письма «из России», «из Москвы», «из провинции», — письма, которые так неумело и бездарно сочиняются, очевидно, где-то вне пределов России. Я лично знаю, что в некоторых случаях слова «из Москвы» должны бы читаться «из-под Берлина».

Наивное недоумение, которое возбуждала у меня эмигрантская пресса, превратилось за время болезни Ленина в отвращение к ней.

Прожив с лишком полвека на сей земле, я много видел гнусностей и о многих читал. Но я не помню ничего подобного той мерзкой травле, тому бешеному хрюканью, тому потоку лжи и клеветы, который хлынул из среды «культурных» эмигрантов, вызванный болезнью и смертью человека, надорвавшегося в работе для возрождения России, разрушенной глупейшим самодержавием, позорнейшей войной и диким хулиганством бездарнейших генералов, которые «спасали Россию», разрушая города, избивая народ, «любимый» нами.

Бесстыдство, цинизм и лживость прессы эмигрантов вообще не с чем сравнить, разве только с её лицемерием. Я не поклонник литературных приёмов тех публицистов, которые не различают свободу мнения от бесшабашности выражений, и если в этой статье я тоже выражаюсь резко, так это объясняется отнюдь не моим желанием подражать хулиганам эмигрантской прессы, а лишь тем, что я не имею слов более точных для того, чтоб включить в них моё презрение и отвращение.

Совершеннейшее бесстыдство — говорить о «кровожадности» большевиков при жизни устроителей четырёхлетней всемирной бойни народов, при жизни всех тех господ, которые ныне столь