Кадета — скажи им — не надо. Тихо скажи, чтоб он не слышал. Самовар подашь. Иди. Вот как встретились мы, Рашель!

Рашель. Неприятная встреча.

Васса. Что делать? Приятно — только дети живут, да и то недолго.

Рашель. Мне всё-таки кажется невероятным всё это.

Васса(толкает ногой стул). Ну, как это невероятно?

Людмила(вбегает, за ней идёт Наталья). Ой, кто, что? Рашель… Рашель!

Наталья. Не телеграфировала — почему?

Васса. Натка спрашивать любит. Ей скажут: «Здравствуй», а она спрашивает: «Почему?»

Рашель. Ты, Люда, не изменилась, всё такая же милая, даже как будто и не выросла за эти два года.

Людмила. Это — плохо?

Рашель. Конечно — нет! А вот Ната…

Наталья. Постарела.

Рашель. О девушке не скажешь — возмужала, но именно такое впечатление.

Наталья. Говорят — созрела.

Рашель. Это иное!

(Девицы обрадованы встречей, Рашель говорит устало, почти не отводя взгляда от Вассы. Сёстры усаживают её на тахту. Васса спокойна, сидя у стола, готовит чай.)

Людмила. Садись, рассказывай.

Наталья. Как Фёдор? Выздоравливает?

Рашель. Нет, Фёдор — плох.

Наталья. Зачем же ты уехала от него?

Рашель. За сыном, за Колей.

Васса. А я его не даю за границу.

Людмила. Раша, милая, какой он стал прелестный, Коля! Умный, смелый… Он в лесу живёт, в Хомутове. Замечательное село. Там такой сосновый лес.

Наталья. Разве его перевезли из Богодухова?

Людмила. Богодухово — тоже замечательное! Там — липовая роща, пасеки…

Рашель. Оказывается, вы и не знаете — где он?

Васса. Идите к столу-то.

Рашель. Расскажи, как ты живёшь?

Людмила. Я — удивительно хорошо. Вот видишь — весна, мы с Васей начали работать в саду. Рано утром она приходит: «Вставай!» Выпьем чаю и — в сад. Ах, Раша, какой он стал, сад!

(Анна вошла, молча здоровается с Рашелью, говорит что-то Вассе. Обе вышли.)

Людмила. Войдёшь в него, когда он росой окроплён и весь горит на солнце… как риза, как парчовый, — даже сердце замирает, до того красиво! В третьем году цветочных семян выписали почти на сто рублей, — ни у кого в городе таких цветов нет, какие у нас. У меня есть книги о садоводстве, немецкому языку учусь. Вот и работаем, молча, как монахини, как немые. Ничего не говорим, а знаем, что думаем. Я — пою что-нибудь. Перестану, Вася кричит: «Пой!» И вижу где-нибудь далеко — лицо её доброе, ласковое…

Рашель. Значит, счастливо живёшь, да?

Людмила. Да! Мне даже стыдно. Удивительно хорошо!

Рашель. А ты, Ната?

Наталья. Я! Я тоже удивляюсь.

Прохор(выпивши, с гитарой). Б-ба! Р-рахиль!.. (Поёт.) «Откуда ты, прелестное дитя?» Ой, как похорошела!

Рашель. А вы — всё такой же…

Прохор. Ни лучше, ни хуже. Остаюсь при своих козырях.

Рашель. Веселитесь?

Прохор. Именно. Ремесло моё. Главное качество — простодушная весёлость. Это у меня от природы естества моего. Капитан Железнов — помер, так я для славы семейства и хозяйства — за двоих теперь гуляю.

Рашель. Он — давно хворал?

Прохор. Это — верно, давно пора.

(Людмила смеётся.)

Рашель. Я неправильно спросила — долго хворал?

Прохор. Капитан? Он — не хворал. Он — в одночасье — пафф! И — «со святыми упоко-о-ой».

Наталья. Дядя, перестаньте! Это — безобразие!

Прохор. Со святыми — безобразие? Ты, девка, не учи меня, молода учить! Откуда же ты явилась, разрушительница жизни? Из Швейцарии? Фёдор-то жив?

Рашель. Жив.

Прохор. Плох?

Рашель. Да, плох.

Прохор. Нестойко потомство Железнова, мы, Храповы, покрепче будем! Впрочем, сын твой, Колька, хорош,