твоё дело.

Рябинин. Не моё? Мм… Ну, ладно. Что же — чайку-то?

Донат. Сейчас.

Рябинин. И — поесть! Аппетит у меня — очень хороший, а поесть — нечего.

(Донат в двери столкнулся с Шурой, она остановилась, улыбаясь смотрит на Рябинина.)

Донат. Это товарищ Пётр…

Шура. Я — знаю. Здравствуйте!

Рябинин. А я — слышал про вас. Вот вы… какая…

Шура. Рыжая?

(Калмыкова — скромно одета, лет 30–35.)

Рябинин(отвернулся от Шуры). Я тебя, Галочка, целый день ищу…

Калмыкова. Слушай-ка, Пётр… (Отводит его в сторону, шепчутся.)

Лаптев(входит, к Донату). Ну, с блаженным я кончил! Тятин статейку напишет о нём.

Донат. Ты расскажи-ко Петру про него.

Лаптев. Всё-таки он — жулик, блаженный-то.

Донат. Привычка.

Лаптев. И, наверно, шпион…

(Глафира вносит самовар.)

Шура(Лаптеву). Яков, послушай.

Лаптев. Подожди… (Отошёл к Рябинину и Калмыковой. Шура нахмурилась, закусила губу.)

Глафира. Игуменья приедет ночевать.

Шура. Да? Это… неудобно! Кто сказал?

Глафира. Таисья. Ты бы поговорила с ней, приласкала.

Шура. Я — не ласковая.

Глафира. Она — злая, навредить может.

Шура. Кому?

Глафира. Всем.

Калмыкова. Ну, до свиданья, Шурок, иду…

Шура(вполголоса). О чём вы шептались?

Калмыкова. Дела такие, — секретные.

Шура(заносчиво). У вас всегда будут тайны от меня?

Калмыкова(строго). Ты снова об этом?

Шура. Я спрашиваю: всегда?

Рябинин(громко Лаптеву). Это вы оба наерундили!

Калмыкова. А я спрашиваю: ты способна серьёзно отнестись к великому и опасному делу, к великим мыслям, ко всему, что пред тобой открывается? Это тебе нужно решить сразу и навсегда. Наступают решительные дни. Подумай. Не способна — отойди.

Шура. Мне обидно, Галина!

(Рябинин прислушивается.)

Калмыкова. Что — обидно?

Шура. Чувствовать себя чужой…

Калмыкова. Переломи своё детское самолюбие, пора!

Шура. Я хочу скорее понять всё и работать, как ты.

Калмыкова. То, что я понимаю, я понимала почти двадцать лет. И — не скажу, что уже всё поняла. Я предупреждала: тебе будет трудно. Ты мало читаешь и вообще… плохо учишься. У меня складывается такое впечатление: ты хочешь идти не с пролетариатом, а впереди него.

Шура. Неправда!

Калмыкова. Боюсь, что правда. Впереди пролетариата — позиция Ленина и подобных ему. Подобных — немного, единицы, и каждый из них прошёл долголетнюю школу тюрем, ссылок, напряжённой учебы…

Шура. Не сердись. Мне кажется, что ты и Яшка смотрите на меня как на временную полезность.

Калмыкова. Ну… Всё — временно! Прощай, я тороплюсь. Подумай о себе, Шурка. Ты — хороший, волевой человек, ты можешь быть очень полезной, но — нужно образумить волю. Иду.

Глафира. Выпили бы чаю…

Калмыкова. Спасибо, Глаша, некогда. Вот — булку возьму. И — сахару.

Шура. Возьми весь.

Калмыкова(усмехаясь). Не великодушничай. (Ушла).

Рябинин. Значит — так: стишки — к чертям собачьим! Сам сообрази: зачем печатать вредную ерунду, если можно её не печатать? И никаких статеек об этом блаженном болване — не надо. Так и скажи Тятину. Беги. Ну-с, теперь хлебнём чайку… (Шуре.) Угощайте!

Шура. Пожалуйста…

Глафира. Вот — поешьте сначала. Водки выпьете?

Рябинин. Очень выпью! Редчайшая жидкость. И — даже ветчина? И горчица? Вполне Валтасаров пир!

(Шура взволнованно ходит. Рябинин, взглянув на неё, подмигивает Глафире, та неохотно усмехается.)

Глафира. Кушайте. (Пошла за водкой.)

Рябинин. Нацеливаюсь. Вот докурю и начну. (Шуре.) Хороший старикан — Донат! Прозрачный старикан. Продумал,