серьёзно, так — гляди, не ошибись…

Терентьев. Я, брат, года три бредил о ней… даже вот не женился. Может быть, это достойно смеха… Ты, конечно, моложе меня, красивый.

Дроздов. Ну, ладно…

Терентьев. Так что… вот! Понимаешь эту штуку?

Дроздов. Ладно, понял. Человек она как будто хороший, работница на все руки…

Терентьев. Образованная.

Дроздов. Всё это так! Но не нравится мне приятель её, этот учитель пения, малосольная морда.

Терентьев. Он ей — не приятель, и говорит она о нём — нехорошо.

Дроздов. А что — нехорошо?

Терентьев. Ты лучше сам спроси её.

Дроздов. Мы живём среди хитрого народа, словам надо верить осторожно.

(Людмила вышла, ставит на стол две бутылки пива, стаканы.)

Людмила. Вы что же — откупорили бутылки, а — не пьёте? Испортится.

Терентьев. Это — да!

Дроздов. Вчера у Сомова был большой буржуазный выпивон и разъедон. Жена его, эдакая — просят руками не трогать — в платье сопливенького цвета. Какая-то толстуха в красном… как мясная туша. Троеруков на скрипке пилил, рояль балабонила. Я шёл мимо около полуночи, эх, думаю…

Терентьев. Пускай веселятся, лишь бы честно работали…

Дроздов. Честно! Сие последнее есть самое главное, как говорил один товарищ у нас в кружке… лет пятнадцать тому назад…

Терентьев. Тебе — сколько?

Дроздов. Тридцать три. Шахтинский процесс…

(Входит Миша.)

Миша. Товарищ Дроздов, — за Селищами раненого нашли…

Людмила. Сашу Осипова?

Миша. | Неизвестно ещё…

Дроздов. | Почему ты думаешь, что Осипова?

Людмила. Он говорил мне, что грозят избить его…

Дроздов. Кто?

Людмила. Да — не знаю я!

Дроздов. Ну, надо ехать…

Людмила. Наверно, наверно, Сашу Осипова…

Терентьев. Не кричи! Ещё не установлено.

Людмила. У вас — всё не установлено! И кто клуб поджигал, и кто Маше Валовой голову проломил.

Миша. Я — с вами, товарищ Дроздов, — можно?

Китаев(идёт). Почему шум?

Людмила. Осипова Сашу избили.

Китаев. Хулиганил, наверно…

Людмила. Врёте!

(Крыжов проснулся, слушает, набивая трубку.)

Китаев. Почему — вру?

Людмила. Он про вас в стенгазете писал, вот почему!

Китаев. Кто под пулями гулял, тому стенгазета — муха!

Крыжов. Убили кого-то?

Терентьев. Рабкора ранили.

Крыжов. Эта мода и у нас есть. У нас сразу видно: кто рабкора считает врагом, доносчиком — значит, это чужой человек, не наш.

Людмила. Ай, как хочется мне туда!

Крыжов. На покойника поглядеть?

Людмила. Да — не покойник…

Крыжов(с упрямством старика). В покойнике ничего интересного нету. (Китаеву.) Дремал я тут, слышал, экую чепуху городил ты, парень!

Китаев. Ты — стар, тебе моих мыслей не понять!

Крыжов. Где понять! Глупость — трудно понять. А этот, который с тобой балагурил, — поп, что ли?

Китаев(отходит). Не любишь молодых-то?

Крыжов. Зачем? Молод да умён — два угодья в нём. Осердился. Вот теперь, отдохнув, я бы поел…

Терентьев. Идём.

Людмила. Ну вот, нашли время…

(Уходят. Китаев пьёт пиво. Появляется Троеруков.)

Троеруков. Опаздывают певцы.

Китаев. Придут. Петь — не работать, придут!

Троеруков. Вы, товарищ Китаев, шофёром были?

Китаев. Кто тебе сказал?

Троеруков. Не помню.

Китаев. Ну, а если — был, так — что?

Троеруков. Правда, что шофёр так может срезать человека крылышком автомобиля, что никто не заметит?

Китаев(пристально разглядывая его). И человек этот — не заметит?

Троеруков. О нём — речи нет.

Китаев. Так. А… зачем ты спрашиваешь?

Троеруков. Чтобы знать. Меня ловкость интересует. И — не