тревожно. Шура, зажав уши, смеётся.)

Булычов. Сади во всю силу!

(Вбегают Достигаевы, Звонцовы, Башкин, Ксения.)

Варвара. Что это такое, папаша?

Ксения. Егор, что ты ещё затеял?

Звонцов(Трубачу). Ты пьяный?

Булычов. Не тронь! Не смей! Глуши их, Гаврило! Это же Гаврило-архангел конец миру трубит!..

Ксения. Ой, ой, помешался…

Башкин(Звонцову). Вот видите?

Шура. Папа, ты слышишь? Они говорят — с ума сошёл ты! Уходите, трубач, уходите!

Булычов. Не надо! Глуши, Гаврило! Светопреставление! Конец миру… Труби-и!..


Занавес



Третий акт

Столовая. Всё в ней кажется сдвинутым со своих мест. На столе неубранная посуда, самовар, пакеты из магазина, бутылки. В углу чемоданы, один из них разбирает монастырская служка Таисья в острой шлычке [7 - головной убор — Ред.], около неё — Глафира, с подносом в руке. Над столом горит лампа.


Глафира. А надолго мать Мелания к нам?

Таисья. Не знаю я.

Глафира. Почему она у себя на подворье не остановилась?

Таисья. Не знаю.

Глафира. Тебе сколько лет?

Таисья. Девятнадцать.

(Звонцов на лестнице.)

Глафира. А ничего не знаешь! Что ты — дикая какая?

Таисья. Нам с мирскими не велят говорить.

Звонцов. Игуменья пила чай?

Глафира. Нет.

Звонцов. Возьми, подогрей самовар, на всякий случай.

(Глафира уходит, взяв самовар.)

Звонцов. Что там вас — солдаты напугали?

Таисья. Солдаты-с.

Звонцов. Чем же они напугали?

Таисья. Корову зарезали, пригрозили поджечь монастырь. Простите. (Ушла, унося груду белья.)

Варвара(из прихожей). Слякоть какая! Ты тут с монашенкой беседуешь?

Звонцов. Присутствие игуменьи в нашем доме неудобная штука, знаешь ли?

Варвара. Дом ещё не наш… Что, Тятин согласился?

Звонцов. Тятин — осёл или притворяется честным.

Варвара. Подожди. Кажется, отец кричит… (Слушает у двери в комнату отца.)

Звонцов. Хотя доктора и утверждают, что он — в своем уме, но после этой дурацкой сцены с трубой…

Варвара. Он и не такие сцены разыгрывал, хуже бывало. Между Александрой и Тятиным наладились, кажется, приятельские отношения?

Звонцов. Да, но — ничего хорошего я в этом не вижу. Сестрица твоя хитрая штучка, от неё можно ожидать… весьма серьёзных неприятностей.

Варвара. Жаль, что ты не сообразил этого, когда она кокетничала с тобой. Впрочем, это тебе было приятно.

Звонцов. Кокетничала она со мной, чтобы позлить тебя.

Варвара. Ты огорчён? Ну, Павлин лезет. Повадился!

Звонцов. Духовенства — избыток у нас.

(Входят, споря, Елизавета, Павлин, затем — Mокей.)

Павлин. Газеты же, по обыкновению, лгут! Добрый вечер!

Елизавета. А я вам говорю, что это неправда!

Павлин. Установлено вполне точно: государь отказался от престола не по доброй воле, а под давлением насилия, будучи пойман на дороге на Петроград членами кадетской партии… Да-с!

Звонцов. Что же отсюда следует?

Елизавета. Отец Павлин — против революции и за войну, а я — против войны! Я хочу в Париж… Довольно воевать! Ты согласна, Варя? Помнишь, как сказал Анри-катр[8 - Генрих IV (франц.) — Ред.]: «Париж лучше войны». Я знаю, что он не так сказал, но — он ошибся.

Павлин. Не настаиваю ни на чём, ибо всё колеблется.

Варвара. Нужен мир, мир, отец Павлин! Вы видите, как ведёт себя чернь?

Павлин. Ох, вижу! А что наш больной? Как с этой стороны? (Прижимает палец к переносью.)

Звонцов. Доктора не нашли признаков расстройства.

Павлин. Это — приятно! Хотя доктора безошибочно находят токмо одни гонорары.

Елизавета. Какой вы злой! Варя, Жанна