смерти Булычова. Что, тебе твоя новая мадам — дорого стоит?

Виктор. Не дёшево. Но — хороша, не правда ли?

Алексей. Да. Идём?

Виктор. Чрезвычайно искусная любовница.

Алексей. Слушай: зачем отец твой газетную бумагу спрятал?

Виктор. Ты знаешь, что дела моего родителя не интересуют меня. А вот твой эпикуреец «папон» шутит ветхозаветно и утомительно. И эта его манера прятаться в ерундовых словах всем известна, никого не обманывает…

(Ушли. Одновременно: из правой двери — Глафира, из левой — Елизавета, в руке — ваза с яблоками.)

Елизавета. Вы что, Глаша?

Глафира. Может — убрать нужно что-нибудь?

Елизавета. Всё в порядке. Вот, несите в столовую, я сейчас приду. (Идёт к двери в комнату Антонины, дверь заперта, стучит.)

Антонина. Это — ты? Что?

Елизавета. От Виктора запираешься? Вот болван, а? Уверен, что я готова открыть ему объятия, гусь копчёный! Ты что всё прячешься, Антошка? Нагрузились вы с Шурой книжками и живёте… безрадостно, как мыши! Брали бы пример с меня: глупая, а живу легко, и всё прощается мне…

Антонина. Должно быть — не всё, вон как утром отец кричал и топал ногами на тебя.

Елизавета. Но ведь простил же! (Взяв падчерицу за плечи, встряхивает её.) Ой, Антошка, если б ты видела этого полковника Ермакова! Вот мужчина! Он и в штатском — воин! Глазищи! Ручищи! Знаешь, эдакий… настоящий, для зверского романа! Убить может! Когда я его вижу — у меня ноги дрожат… Нет, ты — вялая, холодная, ты не можешь понять… Василий Ефимович, конечно, должен ревновать, он — муж! Должен!

Антонина. Должен. В слове этом есть что-то общее с глаголом — лгать. Долг, долгался…

Елизавета. Ну вот, началась философия! Это ты у отца научилась словами играть. Но ведь он играет… для того, чтобы всех обыгрывать. А тебе бы, Антоня, послать все глаголы к чёрту да и жить просто, без затей! Ах, Тонька, кого я понимаю, так это Екатерину Вторую, царицу, вот умела выбирать собачек ко двору! (Прислушалась.) А отец… ты его не ценишь, не понимаешь…

(Достигаев — за портьерой в тёмной комнате.)

Елизавета(потише, но с жаром). Он — милый, с ним легко. Первый умник в городе, да! Он… как это? Еропукеец, что ли?

Достигаев. Епи-ку-реец! Эх ты, изверг невежества!.. Что вы тут делаете?

Елизавета. Тебя хвалим.

Достигаев. Это вы и при мне можете, я — не стыдлив. Ты, лиса, иди-ка в столовую, там чёрт попа принёс неведомо зачем. Говорит поп, что в совете рабочих получены какие-то важные вести из Петрограда… будто бы случилось что-то чрезвычайное. Тебе, Антошка, Булычова-то не говорила, что затевают большевики?

Антонина. Вы второй раз спрашиваете меня об этом.

Достигаев. И третий спрошу. Куксишься всё, дуешься, а — на кого? Выходила бы замуж за Виктора-то… за победителя! Парень в меру глуп и крепко богат, — чего ещё надо? Вертела бы им, как Варька Булычова Андрюшкой. Варька-то целится на эту, на француженку… как её? Читал в словаре вчера… забыл! Голову ей отрубили? Ну?

Антонина. Мадам Ролан.

Достигаев. Ну да. Учитесь, а ничего не знаете. А то ещё была… Рекамье, на кушетке лежит. Время требует, чтоб к нему… приспособлялись. Ну… ладно! Пожар со спиртного завода на лесной двор перемахнул, зарево — огромное! Ставни у нас с улицы закрыты, а всё-таки в зале на полу красные полосы лежат… неприятно! И в столовой неуютно. Поди-ка, Антошка, распорядись, чтобы все сюда шли… подальше от улицы! (Антонина ушла.) Ну, что, лиса?

Елизавета(искренно). Я тебе — не лиса, я с тобой — честная.

Достигаев(шлёпая её ладонями по щекам). Ду-ура!