стоит.

Троеруков(грустно). Что-то, друзья, будто не то делается нами! Всё беседуем. А вот — бабы… им революция не мешает. Они своё дело не бросают… Огурцы — посолили, капусту — заквасили, грибы…

Достигаев. Губин идёт…

Павлин. Встреча с этим… лиходеем нежелательна! (Быстро идёт к двери направо, заметил Иосифа.) Ах, это вы, отец Иосиф, махорку курите? Как же это вы здесь — махорку, а?

Иосиф. Нечего покурить-то, нечего!

Павлин. Воздержитесь! Здесь — не трактир.

Нестрашный(толкая его к двери). Иди, а то скандал будет…

(Павлин, Нестрашный ушли, за ними Лисогонов, неплотно притворив дверь, выглядывает в гостиную. Губин идёт из зала — тяжёлый, толстый человек с оплывшим лицом и наглыми глазами. Его сопровождает Алексей Достигаев.)

Губин. Вот это и есть — она?

Алексей. Да.

Губин. Рыжая, в платье сопливенького цвета?

Алексей. Да, да… Жанна Густавовна.

Губин. Ничего, заметная стервоза! Вот эдакие бабёнки вредных лет…

Алексей. Вы хотели сказать: средних лет?

Губин. Я говорю как хочу. Вредных лет, значит — между тридцатью и сорока. Самые интересные. Понял?

Алексей. Не совсем.

Губин. Отец умнее тебя, хотя… тоже не Бисмарк! Ну, айда шампань лакать, баболюб.

Иосиф. Достопочтенный Алексей Матвеевич…

Губин. Чего?

Иосиф. Богом вас прошу — заплатите за гусей, коих вы перестреляли…

Губин. Ага! Это — ты? Так я же тебе сказал: подавай в суд.

Иосиф. Нет на вас суда, кроме божия…

Губин. Врёшь, есть! Пошёл прочь. И — подавай в суд. Не подашь — приеду другой раз, ещё кого-нибудь застрелю… понял?

Иосиф. Я, Алексей Матвеевич, в газету пожалуюсь на вас.

Губин. Валяй! В газету! Архиерею! Валяй… (Ушёл в буфет.)

(Иосиф вынул кисет, свёртывает папиросу, вспомнил, что нельзя курить махорку, и, спрятав кисет, огорчённо махнул рукой, снова сел в угол.)

Целованьев. А боится Павлин Губина!

Троеруков. Кто его, чёрта, не боится!

(Нестрашный вышел.)

Лисогонов. Подставили ему ножку попы-то.

Целованьев. Положим, это вот Порфирия Петровича тяжёлая лапка вышибла его из городских-то голов.

Нестрашный. При чём тут я? Архиерей это действовал, после того как Губин дьякона во время обедни за волосья оттаскал.

Троеруков. Его в сумасшедший дом…

Нестрашный. Теперь для сумасшедших города строить надобно.

Лисогонов. Чу, шумят в буфете! Пойду, взгляну.

(Все ушли. Остался Троеруков, осаниваясь, поглаживая бороду, смотрит на портрет царя и в зеркало на себя. Налил коньяку, встал, пьёт, крякнул.)

Иосиф. На доброе здоровье.

Троеруков(подумав). Да ведь я не чихнул.

Иосиф. Тогда — простите, ослышался!

Троеруков. Ты откуда?

Иосиф. Из слободы, из Комаровой.

Троеруков. Ага… А… чего ждёшь тут?

Иосиф. Игуменью, мать Меланию ожидаю, по её приказу. Обещала быть здесь.

Троеруков. Она — здесь. Коньяк — пьёшь?

Иосиф. Где уж нам! Самогонцу бы, да и того не сыщешь! Ох, разоряется Русь!

Троеруков. На-ка, выпей!

Иосиф. Спаси вас Христос! Будьте здоровы. Ух… Какая… неожиданная жидкость!

Троеруков(удовлетворённо). Ожёгся? То-то. На ещё…

(Из буфета выходят: Бетлинг, за ним Достигаев и Мокроусов; перед ним, забегая то справа, то слева, — Лисогонов.)

Бетлинг(пренебрежительно и ворчливо). Вы — не прыгайте! Вы — спокойно…

Лисогонов. Взволнован честью беседовать с вашим превосходительством…

Бетлинг. Позвольте, я сяду. И вы — сядьте! Ну, что же вам угодно?

Лисогонов. Мудрый совет ваш, ваше…

Бетлинг. Вы — короче, без титула…

Лисогонов. Говорят, что большевик этот —