вынем

содержимое. В начале

ротика пара

советских анекдотиков. Здесь же

сразу, от слюней мокра, гордая фраза: - Я

демократ! За ней

другая, длинней, чем глиста: - Подайте

тридцать червонцев с листа! Что зуб

то светоч.

Зубовная гниль светит,

как светят

гнилушки-огни. А когда

язык

приподняли робкий, сидевший

в глотке

наподобие пробки, вырвался

визг осатанелый: - Ура Милюкову,

даешь Дарданеллы! И сраэу

все заорали:

- Закройте-ка недра

благоухающего ротика!

Мы

цензурой

белые враки обводим, чтоб никто

не мешал

словам о свободе. Чем точить

демократические лясы, обливаясь

чаями

до четвертого поту, поможем

и словом

свободному классу, силой

оберегающему

и строящему свободу. И вдруг

мелькает

мысль-заря: а может быть,

я

и рифмую зря? Не эмигрант ли

грязный

из бороденки вшивой вычесал

и этот

протестик фальшивый?!

1927

ЧУДЕСА

Как днище бочки,

правильным диском стояла

луна

над дворцом Ливадийским. Взошла над землей

и пошла заливать ее, и льется на море,

на мир,

на Ливадию. В царевых дворцах

мужики-санаторники. Луна, как дура,

почти в исступлении, глядят

глаза

блинорожия плоского в афишу на стенах дворца:

"Во вторник выступление товарища Маяковского". Сам самодержец,

здесь же,

рядом, гонял по залам

и по биллиардам. И вот,

где Романов

дулся с маркерами, шары

ложа

под свитское ржание, читаю я

крестьянам

о форме стихов

и о содержании. Звонок.

Луна

отодвинулась тусклая, и я,

в электричестве,

стою на эстраде. Сидят предо мною

рязанские,

тульские, почесывают бороды русские, ерошат пальцами

русые пряди. Их лица ясны,

яснее, чем блюдце, где надо - хмуреют,

где надо

смеются. Пусть тот,

кто Советам

не знает цену, со мною станет

от радости пьяным: где можно

еще

читать во дворце что?

Стихи!

Кому?

Крестьянам! Такую страну

и сравнивать не с чем,где еще

мыслимы

подобные вещи?! И думаю я

обо всем,

как о чуде. Такое настало,

а что еще будет! Вижу:

выходят

после лекции два мужика

слоновьей комплекции. Уселись

вдвоем

под стеклянный шар, и первый

второму

заметил:

- Мишка, оченно хороша эта

последняя

была рифмишка.И долго еще

гудят ливадийцы на желтых дорожках,

у синей водицы.

1927

МАРУСЯ ОТРАВИЛАСЬ

Вечером после работы этот комсомолец

уже не ваш товарищ. Вы не называйте

его Борей, а, подделываясь под

гнусавый французский акцент,

должны называть его "Боб"...

"Комс. правда".

В Ленинграде девушка-работница

отравилась, потому что у нее не было

лакированных туфель, точно таких же,

какие носила ее подруга Таня...

"Комс. правда". Из тучки месяц вылез, молоденький такой... Маруська отравилась, везут в прием-покой. Понравился Маруське один

с недавних пор: нафабренные усики, Расчесанный пробор. Он был

монтером Ваней, но...

в духе парижан, себе

присвоил званье: "электротехник Жан". Он говорил ей часто одну и ту же речь: - Ужасное мещанство невинность

зря

беречь.Сошлись и погуляли, и хмурит

Жан

лицо, нашел он,

что

у Ляли

красивше бельецо. Марусе разнесчастной сказал, как джентльмен: - Ужасное мещанство семейный

этот

плен.Он с ней

расстался

ровно через пятнадцать дней, за то,

что