пресную воду пил. Повел

пароход

окованным носом и в час,

сопя,

вобрал якоря

и понесся. Европа

скрылась, мельчась. Бегут

по бортам

водяные глыбы, огромные,

как года. Надо мною птицы,

подо мною рыбы, а кругом

вода. Недели

грудью своей атлетической то работяга,

то в стельку пьян вздыхает

и гремит

Атлантический океан. "Мне бы, братцы, к Сахаре подобраться... Развернись и плюнь пароход внизу. Хочу топлю, хочу везу. Выходи сухой сварю ухой. Людей не надо нам малы к обеду. Не трону...

ладно... пускай едут..." Волны

будоражить мастера: детство выплеснут;

другому

голос милой. Ну, а мне б

опять

знамена простирать! Вон

пошло,

затарахтело,

загромило! И снова

вода

присмирела сквозная, и нет

никаких сомнений ни в ком. И вдруг,

откуда-то

черт его знает! встает

из глубин

воднячий Ревком. И гвардия капель

воды партизаны взбираются

ввысь

с океанского рва, до неба метнутся

и падают заново, порфиру пены в клочки изодрав. И снова

спаялись воды в одно, волне

повелев

разбурлиться вождем. И прет волнища

с-под тучи

на дно приказы

и лозунги

сыплет дождем. И волны

клянутся

всеводному Цику оружие бурь

до победы не класть. И вот победили

экватору в циркуль Советов-капель бескрайняя власть. Последних волн небольшие митинги шумят

о чем-то

в возвышенном стиле. И вот

океан

улыбнулся умытенький и замер

на время

в покое и в штиле. Смотрю за перила.

Старайтесь, приятели! Под трапом,

нависшим

ажурным мостком, при океанском предприятии потеет

над чем-то

волновий местком. И под водой

деловито и тихо дворцом

растет

кораллов плетенка, чтоб легше жилось

трудовой китихе с рабочим китом

и дошкольным китенком, Уже

и луну

положили дорожкой.

Хоть прямо

на пузе,

как по суху, лазь. Но враг не сунется

в небо

сторожко глядит,

не сморгнув,

Атлантический глаз. То стынешь

в блеске лунного лака, то стонешь,

облитый пеною ран. Смотрю,

смотрю

и всегда одинаков, любим,

близок мне океан. Вовек

твой грохот

удержит ухо. В глаза

тебя

опрокинуть рад. По шири,

по делу,

по крови,

по духу моей революции

старший брат.

1925

МЕЛКАЯ ФИЛОСОФИЯ НА ГЛУБОКИХ МЕСТАХ

Превращусь

не в Толстого, так в толстого,ем,

пишу,

от жары балда. Кто над морем не философствовал? Вода. Вчера

океан был злой,

как черт, сегодня

смиренней

голубицы на яйцах. Какая разница!

Все течет... Все меняется. Есть

У воды

своя пора: часы прилива,

часы отлива. А у Стеклова

вода

не сходила с пера. Несправедливо. Дохлая рыбка

плывет одна. Висят

плавнички,

как подбитые крылышки. Плывет недели,

и нет ей

ни дна, ни покрышки.

Навстречу

медленней, чем тело тюленье, пароход из Мексики,

а мы

туда. Иначе и нельзя.

Разделение труда.

Это кит - говорят.

Возможно и так. Вроде рыбьего Бедного

обхвата в три. Только у Демьяна усы наружу,

а у кита внутри. Годы - чайки.

Вылетят в ряд и в воду

брюшко рыбешкой пичкать.

Скрылись чайки.

В сущности говоря, где птички?

Я родился,

рос,

кормили соскою,жил,

работал,

стал староват... Вот и жизнь пройдет,

как прошли Азорские острова.

Атлантический океан, 3 июля 1925