царям

еще имеющимся

в назидание: с гильотины неба,

головой Антуанетты, солнце

покатилось

умирать на зданиях. Расплылась

и лип

и каштанов толпа, слегка

листочки ворся. Прозрачный

вечерний

небесный колпак закрыл

музейный Версаль.

1925

ЖОРЕС

Ноябрь,

а народ

зажат до жары. Стою

и смотрю долго: на шинах машинных

мимо

шары катаются

в треуголках. Войной обагренные

руки

умыв и красные

шансы

взвесив, коммерцию

новую

вбили в умы хотят

спекульнуть на Жоресе. Покажут рабочим

смотрите,

и он с великими нашими

тоже. Жорес

настоящий француз.

Пантеон не станет же

он

тревожить. Готовы

потоки

слезливых фраз. Эскорт,

колесницы - эффект! Ни с места!

Скажите,

кем из вас в окне

пристрелен

Жорес? Теперь

пришли

панихидами выть. Зорче,

рабочий класс! Товарищ Жорес,

не дай убить себя

во второй раз. Не даст.

Подняв

знамен мачтовый лес, спаяв

людей

в один

плывущий флот, громовый и живой,

по-прежнему

Жорес проходит в Пантеон

по улице Суфло Он в этих криках,

несущихся вверх, в знаменах,

в шагах,

в горбах. "Vivent les Soviets!..

A bas la guerre!.. Capitalisme a bas!.." И вот

взбегает огонь

и горит, и песня

краснеет у рта. И кажется

снова

в дыму

пушкари идут

к парижским фортам. Спиною

к витринам отжали

и вот из книжек

выжались

тени. И снова

71-й год встает

у страниц в шелестении. Гора

на груди

могла б подняться. Там

гневный окрик орет: "Кто смел сказать,

что мы

в семнадцатом предали

французский народ? Неправда,

мы с вами,

французские блузники. Забудьте

этот

поклеп дрянной. На всех баррикадах

мы ваши союзники, рабочий Крезо

и рабочий Рено".

1925

ПРОЩАНИЕ

(Кафе)

Обыкновенно

мы говорим: все дороги

приводят в Рим. Не так

у монпарнасца. Готов поклясться. И Рем

и Ромул,

и Ремул и Ром в "Ротонду" придут

или в "Дом". В кафе

идут

по сотням дорог, плывут

по бульварной реке. Вплываю и я:

"Garcon,

un grog americain!" Сначала

слова,

и губы,

и скулы кафейный гомон сливал. Но вот

пошли

вылупляться из гула и лепятся

фразой

слова. "Тут

проходил

Маяковский давече, хромой

не видали рази?""А с кем он шел?"

"С Николай Николаичем"."С каким?"

"Да с великим князем!""С великим князем?

Будет врать! Он кругл

и лыс,

как ладонь. Чекист он,

послан сюда

взорвать...""Кого?"

"Буа-дю-Булонь. Езжай, мол, Мишка..."

Другой поправил: "Вы врете,

противно слушать! Совсем и не Мишка он,

а Павел. Бывало, сядем

Павлуша!а тут же

его супруга,

княжна, брюнетка,

лет под тридцать..." "Чья?

Маяковского?

Он не женат". "Женат

и на императрице"."На ком?

Ее ж расстреляли..."

"И он поверил

Сделайте милость! Ее ж Маяковский спас

за трильон! Она же ж

омолодилась!" Благоразумный голос:

"Да нет, вы врете

Маяковский - поэт"."Ну, да,

вмешалось двое саврасов,в конце

семнадцатого года в Москве

чекой конфискован Некрасов и весь

Маяковскому отдан. Вы думаете

сам он?

Сбондил до йот весь стих,

с запятыми,

скраден. Достанет Некрасова

и продает червонцев по десять

на день". Где вы,

свахи?

Подымись, Агафья! Предлагается

жених невиданный. Видано ль,

чтоб человек

с