ты
в полетах
и меня,
слабейшего,
вковал своим звеном.
Возлагаю
на тебя
земля труда и пота
горизонта
огненный венок.
Мы взлетели,
но еще - не слишком.
Если надо
к Марсам
дуги выгнуть
сделай милость,
дай
отдать
мою жизнишку.
Хочешь,
вниз
с трех тысяч метров
прыгну?!
Berlin, 6 сентября,1923 г.
КИЕВ
Лапы елок,
лапки,
лапушки... Все в снегу,
а теплые какие! Будто в гости
к старой,
старой бабушке я вчера
приехал в Киев. Вот стою
на горке
на Владимирской. Ширь вовсю
не вымчать и перу! Так
когда-то,
рассиявшись в выморозки, Киевскую
Русь
оглядывал Перун. А потом
когда
и кто,
не помню толком, только знаю,
что сюда вот
по льду, да и по воде,
в порогах,
волоком шли
с дарами
к Диру и Аскольду. Дальше
било солнце
куполам в литавры. - На колени, Русь!
Согнись и стой.До сегодня
нас
Владимир гонит в лавры. Плеть креста
сжимает
каменный святой. Шли
из мест
таких,
которых нету глуше,прадеды,
прапрадеды
и пра пра пра!.. Много
всяческих
кровавых безделушек здесь у бабушки
моей
по берегам Днепра. Был убит,
и снова встал Столыпин, памятником встал,
вложивши пальцы в китель. Снова был убит,
и вновь
дрожали липы от пальбы
двенадцати правительств. А теперь
встают
с Подола
дымы киевская грудь
гудит,
котлами грета. Не святой уже
другой,
земной Владимир крестит нас
железом и огнем декретов. Даже чуть
зарусофильствовал
от этой шири! Русофильство,
да другого сорта. Вот
моя
рабочая страна,
одна
в огромном мире.
- Эй!
Пуанкаре!
возьми нас?..
Черта! Пусть еще
последний,
старый батька содрогает
плачем
лавры звонницы. Пусть
еще
врезается с Крещатика волчий вой:
"Даю - беру червонцы!" Наша сила
правда,
ваша
лаврьи звоны. Ваша
дым кадильный,
наша
фабрик дым. Ваша мощь
червонец,
наша
стяг червонный - Мы возьмем,
займем
и победим. Здравствуй
и прощай, седая бабушка! Уходи с пути!
скорее!
ну-ка! Умирай, старуха,
спекулянтка,
набожка. Мы идем
ватага юных внуков!
1924
УХ, И ВЕСЕЛО!
О скуке
на этом свете Гоголь
говаривал много. Много он понимает этот самый ваш
Гоголь! В СССР
от веселости стонут
целые губернии и волости. Например,
со смеха
слезы потопом на крохотном перегоне
от Киева до Конотопа. Свечи
кажут
язычьи кончики. 11 ночи.
Сидим в вагончике. Разговор
перекидывается сам от бандитов
к Брынским лесам. Остановят поезд
минута паники. И мчи
в Москву,
укутавшись в подштанники. Осоловели;
поезд
темный и душный, и легли,
попрятав червонцы
в отдушины. 4 утра.
Скок со всех ног. Стук
со всех рук:
"Вставай!
Открывай двери! Чай, не зимняя спячка.
Не медведи-звери!" Где-то
с перепугу
загрохотал наган, у кого-то
в плевательнице
застряла нога. В двери
новый стук
раздраженный. Заплакали
разбуженные
дети и жены. Будь что будет...
Жизнь
на ниточке! Снимаю цепочку,
и вот... Ласковый голос:
"Купите открыточки, пожертвуйте
на воздушный флот!"
Сон
еще
не сошел с сонных, ищут
радостно
карманы в кальсонах. Черта
вытащишь
из голой ляжки. Наконец,
разыскали
копеечные
в полетах
и меня,
слабейшего,
вковал своим звеном.
Возлагаю
на тебя
земля труда и пота
горизонта
огненный венок.
Мы взлетели,
но еще - не слишком.
Если надо
к Марсам
дуги выгнуть
сделай милость,
дай
отдать
мою жизнишку.
Хочешь,
вниз
с трех тысяч метров
прыгну?!
Berlin, 6 сентября,1923 г.
КИЕВ
Лапы елок,
лапки,
лапушки... Все в снегу,
а теплые какие! Будто в гости
к старой,
старой бабушке я вчера
приехал в Киев. Вот стою
на горке
на Владимирской. Ширь вовсю
не вымчать и перу! Так
когда-то,
рассиявшись в выморозки, Киевскую
Русь
оглядывал Перун. А потом
когда
и кто,
не помню толком, только знаю,
что сюда вот
по льду, да и по воде,
в порогах,
волоком шли
с дарами
к Диру и Аскольду. Дальше
било солнце
куполам в литавры. - На колени, Русь!
Согнись и стой.До сегодня
нас
Владимир гонит в лавры. Плеть креста
сжимает
каменный святой. Шли
из мест
таких,
которых нету глуше,прадеды,
прапрадеды
и пра пра пра!.. Много
всяческих
кровавых безделушек здесь у бабушки
моей
по берегам Днепра. Был убит,
и снова встал Столыпин, памятником встал,
вложивши пальцы в китель. Снова был убит,
и вновь
дрожали липы от пальбы
двенадцати правительств. А теперь
встают
с Подола
дымы киевская грудь
гудит,
котлами грета. Не святой уже
другой,
земной Владимир крестит нас
железом и огнем декретов. Даже чуть
зарусофильствовал
от этой шири! Русофильство,
да другого сорта. Вот
моя
рабочая страна,
одна
в огромном мире.
- Эй!
Пуанкаре!
возьми нас?..
Черта! Пусть еще
последний,
старый батька содрогает
плачем
лавры звонницы. Пусть
еще
врезается с Крещатика волчий вой:
"Даю - беру червонцы!" Наша сила
правда,
ваша
лаврьи звоны. Ваша
дым кадильный,
наша
фабрик дым. Ваша мощь
червонец,
наша
стяг червонный - Мы возьмем,
займем
и победим. Здравствуй
и прощай, седая бабушка! Уходи с пути!
скорее!
ну-ка! Умирай, старуха,
спекулянтка,
набожка. Мы идем
ватага юных внуков!
1924
УХ, И ВЕСЕЛО!
О скуке
на этом свете Гоголь
говаривал много. Много он понимает этот самый ваш
Гоголь! В СССР
от веселости стонут
целые губернии и волости. Например,
со смеха
слезы потопом на крохотном перегоне
от Киева до Конотопа. Свечи
кажут
язычьи кончики. 11 ночи.
Сидим в вагончике. Разговор
перекидывается сам от бандитов
к Брынским лесам. Остановят поезд
минута паники. И мчи
в Москву,
укутавшись в подштанники. Осоловели;
поезд
темный и душный, и легли,
попрятав червонцы
в отдушины. 4 утра.
Скок со всех ног. Стук
со всех рук:
"Вставай!
Открывай двери! Чай, не зимняя спячка.
Не медведи-звери!" Где-то
с перепугу
загрохотал наган, у кого-то
в плевательнице
застряла нога. В двери
новый стук
раздраженный. Заплакали
разбуженные
дети и жены. Будь что будет...
Жизнь
на ниточке! Снимаю цепочку,
и вот... Ласковый голос:
"Купите открыточки, пожертвуйте
на воздушный флот!"
Сон
еще
не сошел с сонных, ищут
радостно
карманы в кальсонах. Черта
вытащишь
из голой ляжки. Наконец,
разыскали
копеечные
страница 34
Маяковский В. В. Сборники стихотворений