творчества нет, его заменяют поддельными сценами из жизни римлян или греков — все равно, лишь бы были в наличности «с одной стороны — язычество, а с другой — христианство», и бытовая сцена на римско-греческой площади, где непременно продают рабынь и розы (в данном случае — для разнообразия — бобы), ходят мудрецы и преторианцы и бегают неизвестно куда и зачем гонцы. В подобающих выражениях взывают к Зевсу или Юпитеру, выхватывают мечи и удивляют мир неисправимой порочностью или силой воли. Г-н Ягодин пишет еще сравнительно прилично, но беда в том, что одними, даже самыми красивыми, стихами здесь ничего не поделаешь. Стихи же с неправильной цезурой уже во всяком случае не рекомендуют любезности автора к читателю.


1903



Валерий Брюсов. Urbi Et Orbi Первая рецензия

Стихи 1900–1903 гг. Книгоиздательство «Скорпион»


Ничего не может быть легче легкомысленного суждения о книге, которой, по странной иронии судьбы, до сих пор приходится быть воинствующей книгой. Мало того: она воинствует среди прочих: близких ли, далеких ей? Во главе ли их? Вся она должна была замкнуться с головы до ног (говорю как о живом лице) в белый с золотом панцырь с могучим латинским восклицанием: «Urbi et orbi»! Средний знак обложки — золотая лира — становится понятным, когда вглядишься в печать текста, узнавая в определенно-четких очертаниях необычайно мелких букв — дух автора. Еще ясней и несомненней — когда поймешь, во что сложился черный бисер букв. Это — прежде всего нечто целостное, столь же духовно-синтетическое, как лозунг древнего метафизика: «единое во многом», простейшее в сложном. Книга в белых пеленах с разящей лирой: знакомое «познавшим тайны» и Орфея, так просто и тихо замкнувшая в себе неслабые бури, бегущие по страницам: вечное движение внутри — разрешилось извне в гаснущую мелодию, блеклое золото утонуло в белой пелене. Осень и рядом слышно созвучное: аминь. Можно ли не остановить задумчивых глаз на заглавии: «Вы думаете — в городе? Нет. В целом мире».

Все, что так тихо разрешилось на поверхности, обречено на глубокую тревожную работу. Затихший вулкан не спокоен в своих недрах. Прежде всего разительно ясно для всех, кто знает хоть поверхностно предыдущую книгу стихов Брюсова «Tertia vigilia»,[123 - «Третья стража» (лат.).] — что сделан какой-то шаг. Стихотворение «Побег» говорит об этом просто, как просто все в книге:

Но вздрогнул я и вдруг воспрянул,
И разорвал кольцо из рук.
Как молния, мне в сердце глянул
Победно возраставший звук.

Целомудрие требует по мере возможности не прибегать к цитатам, потому что цитаты, дерзко вырванные по чужой прихоти, нарушают стройную, мудрую, спокойную жизнь целого творческого момента, — несомненно скрытую даже в распределении матерьяла. Потому я пытаюсь намекать и употребляю сомнительный прием цитированья лишь для указания на следующую, важнейшую черту книги: что-то начатое должно быть окончено мной без участия других — близких ли, далеких ли? Это столь ясно, что доступно точной формулировке. По страницам бежит:

Довольно, довольно, я вас покидаю?
Иду, иду, со мной никто!..

— Каменщик, каменщик, в фартуке белом,
Что ты там строишь? Кому?
— Эй, не мешай нам, мы заняты делом…
— Знаем все сами, молчи!..

Довольно цитат. Что это такое? Книга выведена в мир каким-то скрытым от нас пестротонным началом — стимулом ее переливчатого движения, неумолчного звона. Кто-то светлый прошел ранним утром и зарыл клад на неизвестном месте. Мы видим следы на росе. Мы срываем цветы.