наказаниях.

Дело происходит около Витебска, объектом «операции» служат две деревни: Слижики и Трубачи. Начинается с того, что штаб местной 41 дивизии ищет место для опытной боевой стрельбы, останавливается, между прочим, на владениях названных деревень и предлагает уездным властям опросить крестьян, собственников облюбованных земель, за сколько бы они продали свои владения (до 400 с чем-то десятин) с тем, чтобы вовсе убраться с них. Крестьяне, дорожащие своим прадедовским пепелищем, на это заявили, что они не имеют ни малейшего желания продавать его, но если уж это необходимо, то они хотят получить за Слижики приблизительно 80 тысяч рублей, а за Трубачи тысяч 30. Власти нашли эту цену дорогою. Дело стало и стояло так два года. Все успокоились, а более всего крестьяне, не желавшие переселяться и за 80 тысяч рублей.

Но в этот именно момент успокоения крестьян и властей взволновался дух предприимчивости… рыцарей наживы. Они почуяли, что крестьянский грош можно утянуть и прикарманить, почуяли и собрались в поход на деревню ради пленения её остального гроша.

Предводителем явился один из местных помещиков; он с двумя своими соратниками какими-то тайными и тёмными путями заручился со стороны казны согласием её купить у него земли двух деревень, а заручившись этим согласием, стал агитировать среди крестьян в надлежащем духе.

«Братцы, напрасно вы не продаёте землю! Всё равно вас казна вытурит с неё! Вот что: заботясь о вашем благополучии, я предлагаю вам, уступите вы эти земли м н е, а я вам за каждую десятину дам две… Мне она попадёт к делу, и я уж как-нибудь обстроюсь, отбоярюсь от продажи штабу; а вам это невозможно: прогонят вас!»

Он обещал им и ещё много разных благ за их землю. Агитация эта, энергично поведённая преимущественно через кабатчиков и других имеющих влияние на крестьян лиц, пошла в конце концов настолько успешно, что крестьяне согласились. И как было не согласиться! «Ведь всё равно землю отберут в казну, — усердно уверяли тёмных людей, — а вас загонят куда захотят». И они, напуганные, согласились, горько оплакивая в душе свою родную десятину, за которую давали им лядащих две.

«Биржевые ведомости», рассказывая эту грустную и наглую историю, спрашивают: «И получат теперь по 150 рублей за десятину не крестьяне, а эти предприимчивые люди. Но почему же не крестьяне? Это во-первых, а во-вторых, почему и вообще такие деньги за землю? У нас цена «самой лучшей» земли 50–75 рублей за десятину».

Да, почему? Почему за землю, стоящую 20, 30 тысяч рублей, платят 60 тысяч? Крестьяне просили за неё 100 тысяч, но эта оценка была так высока потому, что являлась вынужденной, потому, что они не хотели продать своей кровной земли, ко власти которой они уже привыкли, с которой они срослись рядом поколений.

Теперь земля не их, и оценка её должна опуститься до общей нормы стоимости десятины.

Быть может, если бы это было сделано, хищники понесли бы вполне заслуженное ими наказание в виде хорошего убытка от своей операции.

«Биржевые ведомости» выражают надежду, говоря, что дело, к счастью, ещё не кончено и позволительно надеяться, что как военное ведомство, так и губернские власти, а тем более чины, поставленные строго оберегать как крестьянские, так и казённые интересы, более внимательно взглянут на это дело и умерят несколько посторонние аппетиты, предоставив лучше выселяемым крестьянам какие-либо излишки.

Но если эта надежда не оправдается?

Что будет с объектами рыцарской операции?


В довершение картины газета даёт