или нет? — говорит шестидесятилетний старик и плетётся «от моря до моря», от Полтавы до Тихого океана, идёт шаг за шагом, движимый силой своего желания послужить «громаде».

Есть что-то богатырское в этом подвиге, — подвиге не из блестящих, не из тех, что совершаются в минуту.

Это скромный, серый подвиг, и он страшно труден, ибо совершается каждодневно в течение трёх лет…

Поднял старик заботу мира на свои плечи и понёс её с собой в далёкую Сибирь, ища на дороге свободного места для мира, останавливаясь тут и там и прикидывая в уме: а хорошо ли будет громаде житься, если она вот тут бы поселилась?

Идёт и ищет, и, за неимением хлеба, питается травой и кореньями, идёт, и ни бремя шестидесятилетней жизни, ни голод, ни холод и все затруднения пути — ничто не останавливает его.

Вот — старик, более молодой, чем молод юноша наших дней.

И — это очень грустно — нельзя не посоветовать юношам в душу этого старика…

Это вызовет у юношей стыд за самих себя, а этот стыд, быть может, несколько облагородит их, в чём они очень нуждаются.



Истязание Эвтерпы

Не подумайте, что это восьмилетняя мусульманская девочка. Нет, это одна из девяти муз — муза лирики. Наш меркантильный век породил особого рода поэтов — поэтов рекламы, воспевающих в стихах своих уже не благоухание цветов, а… запах мыла, не красоту женщин, а… прочность мужских подтяжек.

В киевских газетах некоторый поэт, — да отсохнут у него руки и онемеет язык, — воспевает табак Эгиза:

Куря табак Эгиза ароматный,
В две сорок фунт, смиряюсь я душой
И уношусь мечтами в необъятный
И чудный край поэзии святой.
И «конкуренцию» готов хвалить за это
Везде, всегда — и прозой и стихом,
И голос мой, как гром, звучит по свету,
И счастлив я, мечтая об одном,
Что, наконец, момент такой настанет,
Что люди все, что каждый человек
Курить табак Эгизов только станет,
И будет на земле тогда блаженный век.

Бывали хуже времена,
Но не было подлей!..

Не было ещё такого времени, которое бы эксплуатировало поэзию в целях торговой рекламы.

Бедняга Эвтерпа и бедный Феб! [12 - одно из имён Аполлона в древнегреческих и древнеримских мифологиях — Ред.]

Представляли ли вы, что будет время, когда вам придётся вдохновлять людей, желающих посредством «священного огня» заработать малую толику презренного металла, — людей, считающих возможным хвалить корсеты и подтяжки «языком богов»?

«Ну, следует ли возмущаться этаким пустяком? Американизм на русской почве. И, право, в этом нет ничего особенного!» — скажет уравновешенный человек, скажет, усмехаясь скептически.

Следует ли возмущаться тем, что грязные лапы «чумазого» хватают и истязуют для своих выгод искусство?

О, несомненно.

Но мы слишком невозмутимы стали, слишком уж туподушны.

А жизнь становится всё более возмутительной.



Операция с «мужиком»

Наша деревня, уже достаточно обглоданная различными паразитами, тем не менее продолжает привлекать и удовлетворять хищнические аппетиты разных людей «без креста на шее».

Операция с «мужиком» всё ещё считается одной из выгоднейших, и, нужно отдать справедливость операторам, они с замечательной энергией умеют отнять у нищего суму.

Выгодность «облапошивания» деревни главным образом основана, конечно, на её невежестве и на тьме её жизни, вполне гарантирующей рыцарям без страха и упрёка безопасность и безнаказанность их деятельности.

Вот, например, образец грабежа, выходящего из круга действий, предусмотренных уложением о