мне чистоту своих душ в полной парадной форме. Ведь для мещанина наказать грешника так же приятно, как почесать тайные язвы души своей, заросшие грязью. Они меня наказали, они показали мне самих себя, как тухлые яйца на огне свечи. Но я уже не однажды наблюдал на родине эту грустную картину духовной нищеты, и она не поразила меня ни глубиной, ни оригинальностью.

После всего этого Америка — прекрасная страна, это — вулкан человеческой энергии, здесь не работают только мертвецы и… безработные. Нет, право, не надо сердиться на Америку: в семье — не без урода, а в такой большой семье и уродов много. С этой стороны Америка удивительно напоминает Россию. Не следует также нападать на почтенного Марка Твена. Это превосходный человек, но — он стар, а старики очень часто неясно понимают значение фактов, чему печальным и ярким примером служит наш великий гений Л. Толстой. Наконец, в телеграммах сказано:



Тщетно защищался от нападок русский писатель, тщетно указывал он на гнусные интриги, тщетно взывал он к высшим законам человечества; вызванное им недоразумение подняло против него настоящую бурю в местном обществе.


Это звучит весьма драматично, но — не гармонирует с правдой. В ответ на весь шум я сказал всего несколько фраз, но одну из них нашли дерзкой и остались мною недовольны. Что поделаешь? Я очень любезный человек, но я знаю, что невозможно угодить на всех. Угодливость, даже когда она является программой либеральных партий, не достигает цели — это факт, в котором скоро убедится вся Россия.

Да, так я не «защищался», не «взывал», не «указывал» и так далее. Это делали за меня американцы в лице профессора Гиддингса, Д. Мартина, Деббса и других. В общем все они говорили на ту тему, что привычка господ моралистов всех стран и наций влезать в душу человека в галошах и с зонтиками — совершенно не похвальная привычка и что свобода политическая мало стоит, если и она не сливается во единое целое со свободой духа.

Извиняюсь за эти дрязги, отвлекающие внимание авторов писем от событий на родине и побудившие их направить энергию своих чувств за океан, а не куда-нибудь ближе. Например, в окрестности Петербурга, на набережную Невы. А впрочем — всё на свете развивается по линии наименьшего сопротивления.

В конце концов — спасибо за внимание! Я всегда думал, что свободы духа в России больше, чем где-либо. Если бы к этому прибавить побольше энергии, мы, вероятно, быстро сделали то, что необходимо давно сделать и от чего так часто нас отвлекают в сторону мелочи и пустяки.



К французским рабочим

Французы-рабочие!

К вам, которые всю жизнь работают, предоставляя хозяевам своим издавать законы для ограждения собственности, созданной вашим трудом,

к вам, которые не всегда имеют достаточно хлеба, чтобы насытиться, и которыми управляют люди, пресыщенные всем, что вы создаёте,

к вам, рабочие, истинные хозяева всей земли, — я обращаюсь!

Как перед всем рабочим людом мира, пред вами лежит путь борьбы за освобождение человека из рабства экономики и политики, из плена капитала и государства, лакейски служащего ему против вас.

Эта борьба скоро охватит весь мир, и она будет борьбою двух рас: расы бедных, которые пойдут в бой под знаменем разума, правды, любви и справедливости, против расы богатых, которые будут защищаться всеми силами своими — жадностью и лицемерием, хитростью и жестокостью.

Эта борьба неизбежна, как смерть, — и она началась.

Первым отрядом всемирной армии двинулся в битву русский рабочий.

Его победы и