погремушкой на потеху уличной толпы?

Зачем это грошовое, бесцельное остроумие, эта злоба между двумя борцами на одном поле и за один и тот же идеал — за культуру духа?

И однако же такие выходки чуть ли не обыденное явление в нашей прессе.

В ней нечего больше делать мошкам и букашкам с их мизерным умственным цензом при полном отсутствии порядочности в растленных душах.

И, изощряясь в подсиживании «собратов по перу» за невольные оговорки, опечатки и прочие не менее важные отступления от серьёзных задач прессы, — они вносят в газетное дело своеобразную ноту какого-то голодного стона и рычаний да подленького торжества над чем-то только им и понятным.

Их остроумие — тупо, их негодование — поддельно.

Их умное слово — украдено, вся их деятельность — не только пуста и бессодержательна, но и прямо вредна.

Ибо у них нет ни во что «доброй веры». Они полны животного, тупого скептицизма и все явления жизни не могут оценить иначе, как с точки зрения количества строк и гонорара.


Нигде и ничем не выражается и не подчёркивается так ясно моральный крах и измельчание жизни, как в прессе, на арене борьбы за правду и добро и деятельности гаденьких мошек и букашек, приютившихся в ней.



Несколько тёплых слов

Все знают, каково положение учителей и учительниц у нас в деревне.

Вдали от культурного мира и его интересов, без книг и возможности следить за ростом интеллигентной мысли, во тьме невежества, окружённые полудикой массой, получая грошовое содержание, не допивая, не доедая, подвергаясь гонениям и насмешкам со стороны разной «деревенской силы» вроде кулаков и т. д., скромные труженики на благотворной ниве просвещения упорно бросают зёрна знании в грубую, нераспаханную почву, проросшую суеверием и предубеждением к «науке»; работают, тратят долгими годами кровь сердца и сок нервов и умирают, истощённые трудом, умирают скромно, как и жили, никому не известные, никем не оплаканные и ничем не вознаграждённые за свой великий труд, перерождающий почву.

Тут нет преувеличения — пигмеи, совершающие на русской земле колоссальное дело просвещения, стоят именно в таких нищенских, в таких трудных условиях, и где и в чём черпают они силу жить и работать — то тайна их простых сердец.

В наше худосочное, скептическое время, среди всеобщей моральной нищеты, среди шатания мысли и смятения духа даже у передовых представителей культуры, — в наше бедное подвигами время — тем ценнее и поучительнее гигантская работа этих маленьких, незаметных людей, неустанно, не щадя своих юных сил, перерождающих нашу массу, бросающих в подавившую её тьму искорки знания.

Да здравствуют маленькие — когда нет больших героев!


А теперь посмотрим на те условия, среди которых подготовляются к своей плодотворной деятельности эти маленькие герои.

В земской школе сельских учительниц не так давно весь четвёртый класс отказался есть хлеб, поданный к обеду.

Это были плохо пропечённые, полусырые, влажные куски какой-то чёрной массы, в которой вязли зубы и которая ложилась в желудке камнем.

Слух об этом отказе школьниц от такого корма, — несомненно, портившего желудки, которым в будущем предстоит немало хронических и периодических голодовок, — дошёл до сведения управы, и она 5 июня откомандировала одного их своих членов, господина В., произвести нечто вроде ревизии порядков школы. Но туторы, педеля и всякое другое начальство школы, очевидно, предупреждённое о надвигающейся опасности, моментально заменили уже поданные на столы куски хлеба иными,