не могли понять, что со мной сделалось. Наконец пробило двенадцать. Зовут завтракать. А может быть, не пойти совсем? Прочтут без меня. Но все равно придется идти обедать. А может быть, и обедать не идти? Тогда он принесет мне незабудки. Попросить его не читать? Но поздно: я уже за столом.


Разговор идет о Лёриной подруге Раечке Оболенской.


— Терпеть не могу этого типа курсистки! — говорит мама. — Ни женственности, ни такта…


Лёра молчит и смотрит в тарелку. Сейчас она встанет из-за стола и начнется скандал.


— Раечка — прекрасное существа — вдруг начинает Александр Павлович. — Непосредственное, живое, искреннее…


Почему мне так неприятно слушать это? Я очень люблю Раечку, но…


— Несмотря на ее манеры, она мне нравится… — продолжает Александр) Павлович.


— Раечка Оболенская совсем не прекрасное существо! — вдруг заявляю я.


— Тебя не спрашивают! — говорит папа.


— Маме она не нравится, и мне она тоже не нравится.


— Муся! — мама поражена. Александр Павлович улыбается и переглядывается с мамой.


— Когда я кончу курс, я женюсь на Раечке и увезу ее в Екатеринбург.


— А я поеду за вами.


— А мы поедем рано утром, когда ты будешь спать…


— А я не буду спать!


— Я увезу ее к себе на Урал! — Александр Павлович радостно хохочет, и желтая бородка его трясется, а глаза делаются, как щелки.


— Я отравлю ее! — тут я бросаю вилку и открываю рот вовсю.


— А тебя сошлют в Сибирь!


— А я убегу, я убью, я ее, я вас, я, я…


Начинается ужасный крик. Папа сердится на маму, — «это все книги!» — мама на Альфонсинку, Лёра на Александра Павловича, — зачем меня дразнит, Андрюша страшно доволен и потихоньку дергает Асю за ногу, Ася сует под стол противные бобы…


Я вылетаю из-за стола и бегу наверх. На постели я плачу, уткнувшись лицом в подушку. Стучат. Пусть стучат! Дверь на крючке. Еще раз…


— Мусенька, я мириться пришел, отопри мне! «Это Лёра его подослала», — соображаю я, все еще плача, и не открываю. Вскоре пришла Альфонсинка и начала меня утешать.


— Это потому, что ты еще маленькая! — говорила она по-французски. — Будешь большая, все переменится. Не надо обращать внимание на молодых людей, надо быть холодной ко всем.


— Да, но Татьяна вовсе не была холодной ко всем, она тоже первая написала, — возражала я. Но Альфонсинка не знала Татьяны.


Утешившись немного, я принялась за новое письмо, на этот раз уже не перевод. Тут были и угрозы, и просьбы, и упреки, но больше всего восклицательных знаков. Ася, в обмен на оловянную птичку, согласилась передать и это письмо.


После ужина, прошедшего очень тихо, я получила его обратно с подчеркнутыми красным карандашом ошибками.


Было над чем задуматься. Зачем подчеркивать ошибки? Ведь это же не диктант. Разве Онегин подчеркивал ошибки в Татьянином письме? Разве Онегин был влюблен в Раечку? Разве он хотел ее увезти на Урал? Разве он учился в университете? Разве у него была желтая бородка? Разве…


Да разве я-то похожа на Татьяну?


Когда Альфонсинка вечером подошла к моей постели, я сказала, что больше не люблю Александра Павловича.


— Конечно, не стоит! — сказала она, — я совсем не понимала, что тебе в нем нравится. Такой худой и к тому же... рйpйтитеур.[53 - Репетитор (фр.).] Я бы на твоем месте взяла кого-нибудь из знакомых твоего отца. Но у тебя много времени впереди, ведь тебе только семь лет...


— Я совсем никого не возьму! — твердо ответила я.


1911―1912?



ДОМ У СТАРОГО