воспоминание детства.
Во Фрейбурге, в пансионе, к нам каждое воскресенье приходила женщина — die blinde Mathilde. Она ходила в синем сатиновом платье — лет сорок пять — полузакрытые голубые глаза — желтое лицо. Каждая девочка, по очереди, должна была писать ей письма и наклеивать, на свои деньги, марки. Когда письма кончались, она в благодарность садилась за рояль и пела.
Немецким девочкам: «Ich kenn ein Kätzlein wunderschön».[98 - «Я знаю одну прелестную кошечку» (нем.).]
Нам с Асей: «Der rothe Sarafan».[99 - «Красный сарафан» (нем.).]
* * *
Теперь вопрос: кому blinde Mathilde столько писала? Ответивший на вопрос напишет роман.
* * *
Как я любила — с тоской любила! до безумия любила! — Шварцвальд. Золотистые долины, гулкие, грозно-уютные леса — не говорю уже о деревне, с надписями, на харчевенных щитах: «Zum Adler», «Zum Löwen»[100 - «У орла», «У льва» (нем.).] (Если бы у меня была харчевня, я бы ее назвала: «Zum Kukuck»[101 - «У черта» (нем.).]).
* * *
Никогда не забуду голоса, каким хозяин маленького Gasthaus «Zum Engel»[102 - Гостиница «У ангела» (нем.).] в маленьком Шварцвальде, указывая на единственный в зале портрет императора Наполеона, восклицал:
— Das war ein Kerl![103 - Вот это был парень! (нем.).]
И после явствующей полное удовлетворение паузы:
— Der hat’s der Welt auf die Wand gemahlt, was wollen heisst![104 - Он всему миру показал, что значит хотеть! (нем.).]
После Эккермана могу читать только «Mémorial de Sainte-Héléne» Ласказа — и если я кому-нибудь завидовала в жизни — то только Эккерману и Ласказу.
* * *
Странно. Здесь апогей счастья, там апогей несчастья, и от обеих книг одинаковая грусть — точно Гёте был тоже сослан в Веймар!
* * *
О, Наполеон уже для Гёте (1829 г.) был легендой!
О, Наполеон уже для Наполеона (1815 г.) был легендой!
* * *
Гёте, умиляющийся над вывернутым наизнанку зеленым мундиром Наполеона.
* * *
В Гёте мне мешает «Farbenlehre»,[105 - «Наука о цвете» (нем.).] в Наполеоне — все его походы.
(Ревность)
* * *
Иду недавно по Кузнецкому и вдруг, на вывеске: «Farbenlehre». Я обмерла.
Подхожу ближе: «Fabergé».[106 - «Фаберже» (фр.).]
* * *
Во мне много душ. Но главная моя душа — германская. Во мне много рек, но главная моя река — Рейн. Вид готических букв сразу ставит меня на башню: на самый высший зубец! (Не буквы, а зубцы. Zacken[107 - Зубцы (нем.).] — какое великолепие!) В германском гимне я растворяюсь.
Lieb Vaterland, magst ruhig sein
.[108 - «Люби отечество и можешь быть спокойным» (нем.).]
Вы только прислушайтесь к этому magst, — точно лев — львенку! Ведь это сам Рейн говорит: Vater Rhein![109 - Рейн-батюшка! (нем.).] Как же тут не быть спокойным?!
* * *
Когда меня спрашивают: кто ваш любимый поэт, я захлебываюсь, потом сразу выбрасываю десяток германских имен. Мне, чтобы ответить сразу, надо десять ртов, чтобы хором, единовременно. Местничество поэтов в сердцах куда жесточе придворного. Каждый хочет быть первым, потому что есть первый, каждый хочет быть единым, потому что нет второго. Гейне ревнует меня к Платену, Платен к Гёльдерлину, Гёльдерлин к Гёте, только Гёте ни к кому не ревнует: Бог!
* * *
— Что вы любите в Германии?
— Гёте и Рейн.
— Ну, а современную Германию?
— Страстно.
— Как, несмотря на…
— Не только не смотря — не видя!
— Вы слепы?
— Зряча.
— Вы глухи?
— Абсолютный слух.
— Что же вы
Во Фрейбурге, в пансионе, к нам каждое воскресенье приходила женщина — die blinde Mathilde. Она ходила в синем сатиновом платье — лет сорок пять — полузакрытые голубые глаза — желтое лицо. Каждая девочка, по очереди, должна была писать ей письма и наклеивать, на свои деньги, марки. Когда письма кончались, она в благодарность садилась за рояль и пела.
Немецким девочкам: «Ich kenn ein Kätzlein wunderschön».[98 - «Я знаю одну прелестную кошечку» (нем.).]
Нам с Асей: «Der rothe Sarafan».[99 - «Красный сарафан» (нем.).]
* * *
Теперь вопрос: кому blinde Mathilde столько писала? Ответивший на вопрос напишет роман.
* * *
Как я любила — с тоской любила! до безумия любила! — Шварцвальд. Золотистые долины, гулкие, грозно-уютные леса — не говорю уже о деревне, с надписями, на харчевенных щитах: «Zum Adler», «Zum Löwen»[100 - «У орла», «У льва» (нем.).] (Если бы у меня была харчевня, я бы ее назвала: «Zum Kukuck»[101 - «У черта» (нем.).]).
* * *
Никогда не забуду голоса, каким хозяин маленького Gasthaus «Zum Engel»[102 - Гостиница «У ангела» (нем.).] в маленьком Шварцвальде, указывая на единственный в зале портрет императора Наполеона, восклицал:
— Das war ein Kerl![103 - Вот это был парень! (нем.).]
И после явствующей полное удовлетворение паузы:
— Der hat’s der Welt auf die Wand gemahlt, was wollen heisst![104 - Он всему миру показал, что значит хотеть! (нем.).]
После Эккермана могу читать только «Mémorial de Sainte-Héléne» Ласказа — и если я кому-нибудь завидовала в жизни — то только Эккерману и Ласказу.
* * *
Странно. Здесь апогей счастья, там апогей несчастья, и от обеих книг одинаковая грусть — точно Гёте был тоже сослан в Веймар!
* * *
О, Наполеон уже для Гёте (1829 г.) был легендой!
О, Наполеон уже для Наполеона (1815 г.) был легендой!
* * *
Гёте, умиляющийся над вывернутым наизнанку зеленым мундиром Наполеона.
* * *
В Гёте мне мешает «Farbenlehre»,[105 - «Наука о цвете» (нем.).] в Наполеоне — все его походы.
(Ревность)
* * *
Иду недавно по Кузнецкому и вдруг, на вывеске: «Farbenlehre». Я обмерла.
Подхожу ближе: «Fabergé».[106 - «Фаберже» (фр.).]
* * *
Во мне много душ. Но главная моя душа — германская. Во мне много рек, но главная моя река — Рейн. Вид готических букв сразу ставит меня на башню: на самый высший зубец! (Не буквы, а зубцы. Zacken[107 - Зубцы (нем.).] — какое великолепие!) В германском гимне я растворяюсь.
Lieb Vaterland, magst ruhig sein
.[108 - «Люби отечество и можешь быть спокойным» (нем.).]
Вы только прислушайтесь к этому magst, — точно лев — львенку! Ведь это сам Рейн говорит: Vater Rhein![109 - Рейн-батюшка! (нем.).] Как же тут не быть спокойным?!
* * *
Когда меня спрашивают: кто ваш любимый поэт, я захлебываюсь, потом сразу выбрасываю десяток германских имен. Мне, чтобы ответить сразу, надо десять ртов, чтобы хором, единовременно. Местничество поэтов в сердцах куда жесточе придворного. Каждый хочет быть первым, потому что есть первый, каждый хочет быть единым, потому что нет второго. Гейне ревнует меня к Платену, Платен к Гёльдерлину, Гёльдерлин к Гёте, только Гёте ни к кому не ревнует: Бог!
* * *
— Что вы любите в Германии?
— Гёте и Рейн.
— Ну, а современную Германию?
— Страстно.
— Как, несмотря на…
— Не только не смотря — не видя!
— Вы слепы?
— Зряча.
— Вы глухи?
— Абсолютный слух.
— Что же вы
страница 68
Цветаева М.И. Том 4. Книга 2. Дневниковая проза