здесь делать другому? (действенности его?)
Ответ в любви — для меня тупик. Я ищу не вздохов, а выходов.
* * *
У нас на кухне ночует мальчик, сын бабы, которая возит нам молоко.
— «Не думалось мне, что придется мне на пружине ночевать!» От этого «на пружине» у меня сжимается сердце.
— Вот тебе и ненависть к простонародью!
* * *
Вчера, в Охотном, один мужик другому:
— Ты не охай! Нынче год-то такой — девятнадцатый!
* * *
— Ну что, — Москву навещаешь?
(Как больного.)
* * *
Смерть страшна только телу. Душа ее не мыслит. Поэтому, в самоубийстве, тело — единственный герой.
* * *
Самоубийство: lâcheté души, превращающаяся в героизм тела.[56 - Предыдущий отрывок о несуществующих на русском языке словах — пропущен. «Lâcheté», например, смесь трусости и низости, не одна трусость (примеч. М. Цветаевой).] То же самое, как если бы Дон Кихот, струсив, послал в сражение Санчо Пансо — и тот повиновался.
* * *
Героизм души — жить, героизм тела — умереть.
* * *
В православной церкви (храме) я чувствую тело, идущее в землю, в католической — душу, летящую в небо.
* * *
Стихи и проза:
В прозе мне слишком многое кажется лишним, в стихе (настоящем) все необходимо. При моем тяготении к аскетизму прозаического слова, у меня, в конце концов, может оказаться остов.
В стихе — некая природная мера плоти: меньше нельзя.
* * *
Две любимые вещи в мире: песня — и формула. (То есть, пометка в 1921 г., стихия — и победа над ней!)
* * *
Я не стою ни за одну свою земную примету, то есть: в слове «земные приметы» я «земные» (вещественность) уступаю, примету (смысл) — нет.
Я не стою ни за одну свою земную примету в отдельности, как ни за один свой отдельный стих и час, — важна совокупность.
Я не стою даже за совокупность своих земных примет, я стою только за право их на существование и за правду — своего.
* * *
Гениальный совет С. (сына художника). Как-то зимой я жаловалась (смеясь, конечно!), что у меня совсем нет времени писать. — «До пяти служба, потом топка, потом стирка, потом купанье, потом укладыванье…»
— Пишите ночью!
В этом было: презренье к моему телу, доверие к моему духу, высокая беспощадность, делавшая честь и С. и мне. Высокая дань художника — художнику.
* * *
Влияние коненковского Стеньки Разина на умы. Солдат, проходя мимо Храма Спасителя, другому солдату:
— Его бы раскрасить!
* * *
На унылом заборе где-то вкривь от Храма Христа Спасителя робкая надпись: «Исправляю почерк».
Это почему-то — безнадежностью своей! — напоминает мне мою распродажу (чтобы уехать на юг).
* * *
Эпиграф к моей распродаже:
У Катеньки резвушки
Все сломаны игрушки:
Собачки без носов,
Барашки без рогов.
От чайного прибора
Наверно, очень скоро
Не будет ничего…
Да ничего и нету!
Поломаны, для примера: швейная машина, качалка, диван, два кресла, Алины два детских стульчика, туалет… У мраморного умывальника не хватает бока, примус не горит, термос не хранит, от лампы-молнии — одни молнии, граммофон без винта, этажерки не стоят, чайные сервизы без чашек, чашки без ручек, ручки без ножек…
А рояль глухой на обе педали! А шарманка красного дерева — впрочем, никогда не игравшая! (В первую секунду обмолвилась было двумя тактами «Schlittschuhläufer»[57 - «Конькобежцев» (нем.).] — и замолчала, то есть зарычала так, что мы замолчали!) А три беличьих клетки — без белок и без дверок! (Запах остался.) А
Ответ в любви — для меня тупик. Я ищу не вздохов, а выходов.
* * *
У нас на кухне ночует мальчик, сын бабы, которая возит нам молоко.
— «Не думалось мне, что придется мне на пружине ночевать!» От этого «на пружине» у меня сжимается сердце.
— Вот тебе и ненависть к простонародью!
* * *
Вчера, в Охотном, один мужик другому:
— Ты не охай! Нынче год-то такой — девятнадцатый!
* * *
— Ну что, — Москву навещаешь?
(Как больного.)
* * *
Смерть страшна только телу. Душа ее не мыслит. Поэтому, в самоубийстве, тело — единственный герой.
* * *
Самоубийство: lâcheté души, превращающаяся в героизм тела.[56 - Предыдущий отрывок о несуществующих на русском языке словах — пропущен. «Lâcheté», например, смесь трусости и низости, не одна трусость (примеч. М. Цветаевой).] То же самое, как если бы Дон Кихот, струсив, послал в сражение Санчо Пансо — и тот повиновался.
* * *
Героизм души — жить, героизм тела — умереть.
* * *
В православной церкви (храме) я чувствую тело, идущее в землю, в католической — душу, летящую в небо.
* * *
Стихи и проза:
В прозе мне слишком многое кажется лишним, в стихе (настоящем) все необходимо. При моем тяготении к аскетизму прозаического слова, у меня, в конце концов, может оказаться остов.
В стихе — некая природная мера плоти: меньше нельзя.
* * *
Две любимые вещи в мире: песня — и формула. (То есть, пометка в 1921 г., стихия — и победа над ней!)
* * *
Я не стою ни за одну свою земную примету, то есть: в слове «земные приметы» я «земные» (вещественность) уступаю, примету (смысл) — нет.
Я не стою ни за одну свою земную примету в отдельности, как ни за один свой отдельный стих и час, — важна совокупность.
Я не стою даже за совокупность своих земных примет, я стою только за право их на существование и за правду — своего.
* * *
Гениальный совет С. (сына художника). Как-то зимой я жаловалась (смеясь, конечно!), что у меня совсем нет времени писать. — «До пяти служба, потом топка, потом стирка, потом купанье, потом укладыванье…»
— Пишите ночью!
В этом было: презренье к моему телу, доверие к моему духу, высокая беспощадность, делавшая честь и С. и мне. Высокая дань художника — художнику.
* * *
Влияние коненковского Стеньки Разина на умы. Солдат, проходя мимо Храма Спасителя, другому солдату:
— Его бы раскрасить!
* * *
На унылом заборе где-то вкривь от Храма Христа Спасителя робкая надпись: «Исправляю почерк».
Это почему-то — безнадежностью своей! — напоминает мне мою распродажу (чтобы уехать на юг).
* * *
Эпиграф к моей распродаже:
У Катеньки резвушки
Все сломаны игрушки:
Собачки без носов,
Барашки без рогов.
От чайного прибора
Наверно, очень скоро
Не будет ничего…
Да ничего и нету!
Поломаны, для примера: швейная машина, качалка, диван, два кресла, Алины два детских стульчика, туалет… У мраморного умывальника не хватает бока, примус не горит, термос не хранит, от лампы-молнии — одни молнии, граммофон без винта, этажерки не стоят, чайные сервизы без чашек, чашки без ручек, ручки без ножек…
А рояль глухой на обе педали! А шарманка красного дерева — впрочем, никогда не игравшая! (В первую секунду обмолвилась было двумя тактами «Schlittschuhläufer»[57 - «Конькобежцев» (нем.).] — и замолчала, то есть зарычала так, что мы замолчали!) А три беличьих клетки — без белок и без дверок! (Запах остался.) А
страница 57
Цветаева М.И. Том 4. Книга 2. Дневниковая проза