продал сегодня… Три года держал птицу, тирольской трелью пела, — продал! Почувствовал себя за этот поступок низким человеком и — растрогался. Жаль птицу, привык… любил…

(Поля, улыбаясь, кивает отцу головой.)

Бессемёнов. А зачем продавал, коли так.

Перчихин(придерживаясь за спинки стульев, ходит вокруг стола). Цену хорошую дали…

Акулина Ивановна. А что тебе деньги? Все равно зря промотаешь…

Перчихин(усаживаясь). Верно, мать! Деньги мне не к рукам… верно!

Бессемёнов. Значит, опять-таки не было резона продавать…

Перчихин. Был резон. Слепнуть стала птица… стало быть, скоро помрет…

Бессемёнов(усмехаясь). Ты однако не совсем дурак…

Перчихин. Рази я это от ума поступил? Это от низости натуры моей…

(Петр и Тетерев входят.)

Татьяна. А Нил где?

Петр. Ушел с Шишкиным на репетицию.

Бессемёнов. Где это они играть хотят?

Петр. В манеже. Спектакль для солдат.

Перчихин(Тетереву). Божьей дудке — почтение! Синиц ловить идем, дядя?

Тетерев. Можно. А когда?

Перчихин. Хоть завтра.

Тетерев. Не могу. Покойник есть…

Перчихин. До обедни?

Тетерев. Могу. Заходи. Акулина Ивановна! А не осталось ли чего-нибудь от обеда? Каши или в этом роде чего-либо?..

Акулина Ивановна. Изволь, батюшка, есть. Поля, принеси-ка там…

(Поля уходит.)

Тетерев. Премного благодарен. Ибо сегодня, как вам это известно, не обедал я по случаю похорон и свадьбы…

Акулина Ивановна. Знаю, знаю…

(Петр, взяв налитый стакан, уходит в комнату за аркой, сопровождаемый испытующим взглядом отца и недружелюбным Тетерева. Несколько секунд все пьют и едят молча.)

Бессемёнов. А хорошо ты, Терентий Хрисанфович, заработаешь в этом месяце. Почти каждый день покойник.

Тетерев. Везет… ничего.

Бессемёнов. И свадьбы часто…

Тетерев. И женятся усердно…

Бессемёнов. Вот накопи деньжат, да и сам женись.

Тетерев. Не хочется…

(Татьяна уходит к брату, и между ними начинается тихая беседа.)

Перчихин. Не женись, не надо! Нашему брату, чудаку, женитьба ни к чему. Лучше пойдем снегирей ловить…

Тетерев. Согласен…

Перчихин. Расчудесное это занятие — снегирей ловить! Только что снег выпал, земля словно в пасхальную ризу одета… чистота, сияние и кроткая тишина вокруг. Особенно ежели день солнечный — душа поет от радости! На деревьях еще осенний лист золотом отливает, а уж ветки серебрецом снежка пухлого присыпаны… И вот на этакую умилительную красоту — гурлы! гурлы! — вдруг с небес чистых стайка красных птичек опустится, цви! цви! цви! И словно маки расцветут. Толстенькие эдакие пичужки, степенные, вроде генералов. Ходят и ворчат и скрипят — умиление души! Сам бы в снегиря обратился, чтобы с ними порыться в снегу… эх!..

Бессемёнов. Глупая птица, снегирь.

Перчихин. Я сам глупый…

Тетерев. Рассказано хорошо…

Акулина Ивановна(Перчихину). Младенец ты…

Перчихин. Люблю птичек ловить! Что есть на свете лучше певчей птицы?

Бессемёнов. А ловить ее, птицу-то, грех. Знаешь?

Перчихин. Знаю. Но ежели люблю? И ничего кроме делать не умею. Я так полагаю, что всякое дело любовью освящается…

Бессемёнов. Всякое?

Перчихин. Всякое!

Бессемёнов. А ежели кто любит чужую собственность прикарманивать?

Перчихин. Это уж будет не дело, а воровство.

Бессемёнов. Мм… Оно пожалуй…

Акулина Ивановна(зевая). Охо-хо! Скушно что-то… И как это по вечерам скушно всегда… Хоть бы ты, Терентий Хрисанфович, гитару свою принес да поиграл бы…

Тетерев(спокойно). При найме мною квартиры, достопочтенная Акулина Ивановна, я не брал на себя