разрешил придти ко мне в чистую горницу в таком драном виде… в лаптищах и во всем этом уборе?

Перчихин. Что ты? Василий Васильич, — что ты, брат? Да разве я в первый раз эдак-то…

Бессемёнов. Не считал разов и не хочу считать. Но вижу одно — коли ты так являешься, значит, уважения к хозяину дома у тебя нет. Опять говорю: кто ты? Нищий, шантрапа, рвань коричневая… слыхал? Это — три! И — пошел вон!

Перчихин(ошеломленный). Василий Васильевич! За что? За какое…

Бессемёнов. Вон! Не финти…

Перчихин. Опомнись! Я ни в чем пред тобой…

Бессемёнов. Ну?! Ступай… а то…

Перчихин(уходя, с укором и сожалением). Эх, старик! Ну, и жаль мне тебя! Прощай!

(Бессемёнов, выпрямившись, молча, твердыми, тяжелыми шагами ходит по комнате, суровый, мрачный. Акулина Ивановна моет посуду, боязливо следя за мужем, руки у нее трясутся, губы что-то шепчут.)

Бессемёнов. Ты чего шипишь? Колдуешь, что ли…

Акулина Ивановна. Я молитву… молитву, отец…

Бессемёнов. Знаешь… не быть мне головой! Вижу, — не быть… Подлецы!

Акулина Ивановна. Ну, что ты? Ай, батюшки… а? Да почему? Да еще, может быть…

Бессемёнов. Что — может быть? Федька Досекин, слесарного цеха старшина, в головы метит… Мальчишка! Щенок!

Акулина Ивановна. Да еще, может, не выберут его… ты не кручинься…

Бессемёнов. Выберут… видно по всему… Прихожу я, сидит он в управе… Слышу — поет, разливается — жизнь, говорит, трудная, надо, говорит, друг за друга держаться… всё, говорит, сообща делать… артели, говорит… Теперь, дескать, всё фабрика… ремесленникам жить нельзя врозь. Я говорю: жиды всему причина! Жидов надо ограничить! Губернатору, говорю, жалобу на них — ходу русским не дают, и просить его, чтобы выселил жидов. (Татьяна тихо отворяет дверь и бесшумно, пошатываясь, проходит в свою комнату.) А он это с улыбочкой такой и спрашивает: а куда девать тех русских, которые хуже жидов? И начал разными осторожными словами на меня намекать… Я будто не понимаю, но однако чувствую, куда он метит… мерзавец! Послушал, — отошел прочь… Погоди, думаю, я тебе насолю… А тут Михайло Крюков, печник, подошел ко мне… знаешь, говорит, а головой-то, пожалуй, Досекину быть… и глядит вбок, конфузится… Хотел я сказать ему — ах, ты, Иуда косоглазый…

Елена(входит). Здравствуйте, Василий Васильевич! Здравствуйте, Акулина Ивановна…

Бессемёнов(сухо). А… вы-с? Пожалуйте… что скажете?

Елена. Да вот — деньги за квартиру принесла…

Бессемёнов(более любезно). Доброе дело… сколько тут? Четвертная… Причитается мне еще с вас получить за два стекла в коридорном окне сорок копеек, да за петлю у двери в дровянике… кухарка ваша сломала… ну, хоть двадцать копеек…

Елена(усмехаясь). Какой вы… аккуратный! Извольте… у меня нет мелких… вот — три рубля…

Акулина Ивановна. Углей мешок вы брали… кухарка ваша.

Бессемёнов. Сколько за угли?

Акулина Ивановна. За угли — тридцать пять…

Бессемёнов. И всего — девяносто пять… Два с пятаком сдачи… пожалуйте! А насчет аккуратности, милая барыня, вы сказали справедливо. Аккуратностью весь свет держится… Само солнце восходит и заходит аккуратно, так, как положено ему от века… а уж ежели в небесах порядок, то на земле — тем паче быть должно… Да вот и сами вы — как срок настал, так и деньги несете…

Елена. Я не люблю быть в долгу…

Бессемёнов. Распрекрасное дело! Зато всякий вам и доверит…

Елена. Ну, до свиданья! Мне надо идти…

Бессемёнов. Наше почтение. (Смотрит вслед ей и потом говорит.) Хороша, шельма! Но все же однако с превеликим удовольствием турнул бы я ее