по-русски?

Телефон с А. М. Ремизовым и с Румановим. О «Сирине» (с А. М. Ремизовым) — «обновить», прибавить крови, уже застывает (мама). Руманов сообщает, что Мережковские поехали из Парижа на Ривьеру.


6 февраля

Телефон с Философовым.

Днем — у мамы. О Жене, ее опасения. Вечером — с милой в кинематографе.


7 февраля

Одна из годовщин. В 7 ч. 25 м. вечера (поезд) моя милая поехала в Житомир.

Вечером — у мамы (тетя, Женя, Ю. М. Бонди, В. Н. Соловьев, Н. Бычков). У мамы — припадок. Разговоры о кружке.


8 февраля

Днем — мама у меня.


9 февраля

Утром — телеграмма от милой: «Доехала благополучно, господь с тобой, Люба». Скучаю. Днем — телефон с А. М. Ремизовым, зашел к маме. Вечером — «Садко» в «Музыкальной драме». Ничего нет нужнее музыки на свете; омытый ею, усталый. Там встретил милую Ольгу Качалову с мужем (Владимирский), который из красавца брунета превратился в рамолика, отчего стал милее. Болтали в антрактах. Господь с тобой, милая.


10 февраля

Четвертая годовщина смерти Мити. Был бы теперь 5-й год.

Третья годовщина смерти В. Ф. Коммиссар-жевской.

Только музыка необходима. Физически другой. Бодрость, рад солнцу, хоть и сквозь мороз.

Пора развязать руки, я больше не школьник. Никаких символизмов больше — один, отвечаю за себя, один — и могу еще быть моложе молодых поэтов «среднего возраста», обремененных потомством и акмеизмом.

Весь день в Шувалове — снег и солнце — чудо! Обедал у мамы, тетя, вечером пришел туда Женя. В 10 час. вечера все ушли, у мамы опять очень болит спина.

Обиженное письмо от А. Белого. Милая, где ты теперь? Господь с тобой.


11 февраля

День значительный. — Чем дальше, тем тверже я «утверждаюсь», «как художник». Во мне есть инструмент, хороший рояль, струны натянуты. Днем пришла особа, принесла «почетный билет» на завтрашний Соловьевский вечер. Села и говорит: «А „Белая лилия“, говорят, пьеска в декадентском роде?» В это время к маме уже ехала подобная же особа, приехала и навизжала, но мама осталась в живых.

Мой рояль вздрогнул и отозвался, разумеется. На то нервы и струновидны — у художника. Пусть будет так: дело в том, что очень хороший инструмент (художник) вынослив, и некоторые удары каблуком только укрепляют струны. Тем отличается внутренний рояль от рояля «Шредера».

После того я долго по телефону нашептывал Поликсене Сергеевне аргументы против завтрашнего чтения. В 12 часов ночи — звонок и усталый голос: «Я решила не читать». — Мне удается убеждать редко, это большая ответственность, но и радость.

После обеда посидел у мамы. Вот мысли, которые проходили сегодня в мозгу, отдыхающем, работающем отчетливо (от музыки и Шувалова).

Женя. Я просто не понимаю его грамматики.

Его фразы никак не связаны с предшествующими им фразами. Мама говорит о мозговом недостатке. Может быть. Утешительно одно: Женя ничего не завивает вокруг себя, все его отталкивают, он чист и подлинен, и то, чего он не умеет сказать, следовательно, подлинно.

А. Белый. Не нравится мне наше отношение и переписка. В его письмах — все то же, он как-то не мужает, ребячливая восторженность, тот же кривой почерк, ничего о жизни, все почерпнуто не из жизни, из чего угодно, кроме нее. В том числе это вечное наше «Ты» (с большой буквы).

Почему так ненавидишь все яростнее литературное большинство! Потому что званых много, но избранных мало. Старое сравнение: царь — средостенная бюрократия — народ; взыскательный художник — критика, литературная среда, всякая «популяризация» и пр. —