своей довольны? – вступает в общий разговор дядя.

– Слава богу-с! Обиды от начальства не вижу, а для подчиненного только это и дорого.

– И как еще дорого! именно только это и дорого! – умиляется матушка. – Мне сын из Петербурга пишет: «Начальство меня, маменька, любит, а с этим я могу смело смотреть будущему в глаза!»

– Именно так-с. Только, доложу вам, скучненька моя служба. Мука да крупа, да горох-с…

– Нет, что ж, что и горох… Смотря по тому, какого качества и почем, – резонно замечает дядя.

– Справедливо-с! А все-таки… Будет с меня, похлопотал. Вот, если к Святой получу чин, можно будет и другим делом заняться. Достатки у меня есть, опытность тоже…

– Это так; можно и другое дело найти. Капитал кому угодно занятие даст. Всяко его оборотить можно. Имение, например… Если на свое имя приобрести неудобно, можно иначе сделать… ну, на имя супруги, что ли…

– Вдов, сударыня. Был у меня ангел-хранитель, да улетел!

– Что же такое! не век одному вековать. Может, и в другой раз бог судьбу пошлет!

– Коли пошлет бог… отчего ж! Я от судьбы не прочь!

– От сумы да от тюрьмы не отказывайся, говорит пословица; так же точно и от судьбы! – шутит дядя.

Все смеются.

– Имения, я вам скажу, очень дело выгодное! – продолжает соблазнять матушка, – пятнадцать – двадцать процентов шутя капитал принесет. А денежки все равно как в ломбарте лежат.

Беседа начинает затрогивать чувствительную струну матушки, и она заискивающими глазами смотрит на жениха. Но в эту минуту, совсем не ко времени, в гостиную появляется сестрица.

Она входит, слегка подпрыгивая, как будто ничего не знает. Как будто и освещение, и благоухание монашек, – все это каждый день так бывает. Понятно, что из груди ее вылетает крик изумления при виде нового лица.

– Ах!

– Иди, иди, дочурка! – ободряет ее матушка, – здесь всё добрые люди сидят, не съедят! Федор Платоныч! дочка моя! Прошу любить да жаловать!

– Помилуйте! это я должен просить их о благосклонном внимании! – любезно отвечает Стриженый, щелкнув шпорами.

– А я. вас, мсьё, у Николы Явленного видела, – наивничает сестрица.

– У Николы Явленного-с? видели-с? – притворяется удивленным жених, любезно хихикая.

– Да, помните, еще батюшка проповедь говорил… о мздоимцах… Папаша! что такое за слово: «мздоимцы»?

– Мздоимцы – это люди, которые готовы с живого и с мертвого кожу содрать, – без околичностей объясняет отец, – вроде, например, как Иуда.

При этом толковании матушка изменяется в лице, жених таращит глаза, и на носу его еще ярче выступает расширение вен; дядя сквозь зубы бормочет: «Попал пальцем в небо!»

– И охота тебе, Наденька… – начинает матушка. Но не успела она докончить фразу, как жених уже встал с дивана и быстрыми шагами удаляется по направлению к передней. Общее изумление.

– Вот тебе на, убежал! – восклицает матушка, – обиделся! Однако как же это… даже не простился! А все ты! – укоряет она отца, – Иуда да Иуда… Сам ты Иуда! Да и ты, дочка любезная, нашла разговор! Ищи сама себе женихов, коли так!

– Да постойте, не ругайтесь! может, ему до ветру занадобилось, – цинически успокоивает дядя.

Матушка уже встает, чтобы заглянуть в переднюю, но в эту минуту жених снова появляется в дверях гостиной. В руках у него большая коробка конфект.

– Барышне-с! – презентует он коробку сестрице, – от Педотти; сам выбирал-с.

– Какой вы, однако ж, баловник! Еще ничего не видя, а уж… Сейчас видно, что дамский кавалер! Наденька! что ж ты! Благодари!

– Мерси,