делают из него орудие для жадной руки другого. Я не хочу раба, рабство противно духу моему… И за это меня сбросили с неба. Где есть авторитеты, там неизбежно духовное рабство, там всегда будет пышно цвести плесень лжи… Пусть земля — вся живёт! Пусть она вся горит весь день, хотя бы к ночи только пепел остался от неё. Необходимо, чтобы однажды все люди влюбились… Любовь, как чудесный сон, снится только один раз, но в этом однажды — весь смысл бытия…

Скелет стоял, прислонясь к чёрному камню, и ветер тихо ныл в пустой клетке его рёбер.

— Ему, должно быть, холодно и неудобно! — сказал я Дьяволу.

— Мне приятно посмотреть на учёного, который освободился от всего лишнего. Его скелет — скелет его идеи… Я вижу, как она была оригинальна… Рядом с ним лежат остатки другого сеятеля истины. Разбудим и его. При жизни все они любят покой и трудятся ради создания норм для мыслей, для чувства, для жизни — искажают новорождённые идеи и делают уютные гробики для них. Но — умирая, они хотят, чтобы о них не забывали… Компрачикос — вставайте! Вот я привёл вам человека, которому нужен гроб для его мысли.

И снова предо мной явился из земли пустой и голый череп, беззубый, жёлтый, но всё-таки лоснящийся самодовольством. Должно быть, он уже давно лежал в земле — его кости были свободны от мяса. Он встал у камня над своей могилой, и рёбра его рисовались на чёрном камне, как нашивки на мундире камергера.

— Где он хранит свои идеи? — спросил я.

— В костях, мой друг, в костях! У них идеи — вроде ревматизма и подагры — глубоко проникают в рёбра.

— Как идёт моя книга, Хозяин? — глухо спросил скелет.

— Она ещё лежит, профессор! — ответил Дьявол.

— Что ж, разве люди разучились читать? — сказал профессор, подумав.

— Нет, глупости они читают по-прежнему — вполне охотно… но глупость скучная — иногда долго ждёт их внимания… Профессор, — обратился Дьявол ко мне, — всю жизнь измерял черепа женщин, чтобы доказать, что женщина не человек. Он измерял сотни черепов, считал зубы, измерял уши, взвешивал мёртвые мозги. Работа с мёртвым мозгом была любимейшей работой профессора, об этом свидетельствуют все его книги. Вы их читали?

— Я не хожу в храмы через кабаки, — ответил я. — И я не умею изучать человека по книгам — люди в них всегда дроби, а я плохо знаю арифметику. Но я думаю, что человек без бороды и в юбке — не лучше и не хуже человека с бородою, в брюках и с усами…

— Да, — сказал Дьявол, — пошлость и глупость вторгаются в мозги независимо от костюма и количества волос на голове. Но всё же вопрос о женщине интересно поставлен.

И Дьявол по обыкновению засмеялся. Он всегда смеётся — вот почему с ним приятно беседовать. Кто умеет и может смеяться на кладбище, тот — поверьте! — любит и жизнь и людей…

— Одни, которым женщина необходима лишь как жена и рабыня, утверждают, что она — не человек! — продолжал он. — Другие, не отказываясь пользоваться ею как женщиной, хотели бы широко эксплоатировать её рабочую энергию и утверждают, что она вполне пригодна для того, чтобы работать всюду наравне с мужчиной, то есть для него. Конечно, и те и другие, изнасиловав девушку, не пускают её в своё общество, — они убеждены, что после их прикосновения к ней она становится навсегда грязной… Нет, женский вопрос очень забавен! Я люблю, когда люди наивно лгут, — они тогда похожи на детей, и есть надежда, что со временем они вырастут…

По лицу Дьявола было видно, что он не хочет сказать нечто лестное о людях в будущем. Но я сам могу сказать о них много нелестного в