Такое холодное одиночество — шляешься по кабакам и пьешь. Правда, пью только редкими периодами, а все остальное время — холоден и трезв, злюсь и оскаливаюсь направо и налево — печатно и устно.

Чем холоднее и злее эта неудающаяся «личная» жизнь (но ведь она никому не удается теперь), тем глубже и шире мои идейные планы и намеренья. У меня их столько, что руки иногда опускаются — столько надо сделать: ближайшее — это пьеса. Я уже набросал три акта, т. е. дошел до перелома: самое трудное сделано, и теперь остается только последнее напряжение всех сил и много черной и упорной работы. Тут я не ленюсь (целиком, например, выбрасываю хорошо написанный, но идейно неудовлетворительный 5-й акт).

Дальше — я должен установить свою позицию и спою разлуку с декадентами путем ряда статей (о театре, о критике, об Ибсене) хотя бы в «Золотом руне» (в первом No будет мой портрет и 25 стихотворений старых).

Это — на первом плане; теперь: мне заказаны: 1) книга Метерлинка и 2) «Книга песен» Гейне (переводы, статьи и пр.). Кстати, тебе скоро будет перевод; напиши мне поскорей: 1) Кого бы ты прежде всего хотела переводить? 2) Что ты считаешь самым характерным у Додэ, Золя, Стендаля и Эркмана Шатриана (это — на первый случай). Что-нибудь из этих мы здесь выберем сообща, и ты сейчас же получишь перевод под моей «редакцией» на большой срок.

На днях меня вызвала Коммиссаржевская. Часа IS мы с ней переговорили обо всем очень мило. Она просит, кроме моей пьесы (относительно которой я ответил уклончиво, по известным тебе причинам), перевод какой-то немецкой пьесы для будущего сезона. Кроме того, я предложил ей драму Грильпарцера.

Вот это всё — большие планы, а кроме того, очень много мелких дел и делишек. Денег опять довольно много, сейчас лежит рублей 250 уже в столе.

Наталья Николаевна уедет на днях на неделю с Коммиссаржевской по городам. Они с Любой все время берут уроки танцев и пластики (у Преснякова и у Мусиной). — Пока ничего больше не пишу. Целую.

Саша.



155. Матери. 17 января 1908. Петербург

Мама, я не пишу тебе только потому, что жду ответа от Гржебина, которому написал подробно еще 11 января. Но он, кажется, теперь в Москве, потому до сих пор не отвечает. А Люба тебе сейчас тоже написала.

Драма подвигается, теперь пишу четвертый акт. Это — целая область жизни, в которой я строю, ломаю и распоряжаюсь по-свойски. Встречаюсь с хорошо уже знакомыми лицами и ставлю их в разные положения по своей воле. У них — капризный нрав, и многое они открывают мне при встрече.

Наталья Николаевна уехала 13-го ночью. В дни ее отсутствия я увижусь с разными литераторами, с которыми еще теплятся какие-то отношения. К чему неизвестно. Больше — это дела и политический акт вежливости. Но живу я в своем мире, и друзья больше не суют сюда своих лоснящихся носов.

Много было «происшествий», но такие мелочи — что не стоит описывать. Люба, верно, написала кое о чем. Ходят, ходят, приглашают, звонят, требуют, оставляют записки, приносят свои произведения и излагают события своей жизни. Целую крепко вас.

Саша.

Переписывать «Клеопатру» до того лень… А тебе очень надо?



156. А. Н. Чеботаревской. 19 января 1908. Петербург

Дорогая Анастасия Николаевна.

Действительно, одно время я соглашался устроить вечер. Но сейчас, право, чувствую, что, несмотря на всю симпатию мою и к цели и к устроителям, не могу этого сделать. Я переживаю очень трудный кризис и мучительно пишу большую вещь, потому не только не могу больше читать на вечерах свои