летит
эта самая Лета;
не злобствуя дни текут и не больствуя,
а это
для человека
большое удовольствие.
Стою спокойный. Без единой думы. Тысячесилием воли сдерживаю антенны.
Не гудеть!
Лишь на извивах подсознательных,
проселков окольней,
710 полумысль о культуре проходящих поколений:
раньше
аэро
шуршали о г_о_лени,
а теперь
уже шуршат о колени.
Так
Дни
текли и текли в покое.
Дни дотекли.
720 И однажды
расперегрянуло такое,
что я
затрясся антенной каждой.
Колонны ног,
не колонны - стебли.
Так эти самые ноги колеблет.
В небо,
в эту облакову няньку,
сквозь земной
730 непрекращающийся зуд,
все законы природы вывернув наизнанку,
в небо
с земли разразили грозу.
Уши -
просто рушит.
Радиосмерч.
"Париж...
Согласно Версальскому
Пуанкаре да Ллойд..."
740 "Вена.
Долой!"
"Париж.
Фош.
Врешь, бош.
Берегись, унтер..."
"Berlin.
Runter!" {*}
{* "Берлин. Долой!" (нем.)}
"Вашингтон.
Закрыть Европе кредит.
750 Предлагаем должникам торопиться со взносом".
"Москва.
А ну!
Иди!
Супься носом".
За радио радио в воздухе пляшет.
Воздух
в сплошном
и грозобуквом ералаше.
Что это! Скорее! Скорее! Увидеть. Раскидываю тучи. Ладонь ко лбу. Глаза
укрепил над самой землей. Вчера еще закандаленная границами, лежала здесь
Россия одиноким красным оазисом. Пол-Европы горит сегодня. Прорывает огонь
границы географии России. А с запада на приветствия огненных рук огнеплещет
германский пожар. От красного тела России, от красного тела Германии
огненными руками отделились колонны пролетариата. И у Данцига -
пальцами армий,
760 пальцами танков,
пальцами Фоккеров
одна другой руку жала.
И под пальцами
было чуть-чуть м_о_кро
там,
где пилсудчина коридорами лежала. -
Влились. Сплошное огневище подо мной. Сжалось. Напряглось. Разорвалось
звездой.
Надрывающиеся вопли:
"Караул!
Стой!"
770 А это
разливается
эта самая Лета;
не злобствуя дни текут и не больствуя,
а это
для человека
большое удовольствие.
Стою спокойный. Без единой думы. Тысячесилием воли сдерживаю антенны.
Не гудеть!
Лишь на извивах подсознательных,
проселков окольней,
710 полумысль о культуре проходящих поколений:
раньше
аэро
шуршали о г_о_лени,
а теперь
уже шуршат о колени.
Так
Дни
текли и текли в покое.
Дни дотекли.
720 И однажды
расперегрянуло такое,
что я
затрясся антенной каждой.
Колонны ног,
не колонны - стебли.
Так эти самые ноги колеблет.
В небо,
в эту облакову няньку,
сквозь земной
730 непрекращающийся зуд,
все законы природы вывернув наизнанку,
в небо
с земли разразили грозу.
Уши -
просто рушит.
Радиосмерч.
"Париж...
Согласно Версальскому
Пуанкаре да Ллойд..."
740 "Вена.
Долой!"
"Париж.
Фош.
Врешь, бош.
Берегись, унтер..."
"Berlin.
Runter!" {*}
{* "Берлин. Долой!" (нем.)}
"Вашингтон.
Закрыть Европе кредит.
750 Предлагаем должникам торопиться со взносом".
"Москва.
А ну!
Иди!
Супься носом".
За радио радио в воздухе пляшет.
Воздух
в сплошном
и грозобуквом ералаше.
Что это! Скорее! Скорее! Увидеть. Раскидываю тучи. Ладонь ко лбу. Глаза
укрепил над самой землей. Вчера еще закандаленная границами, лежала здесь
Россия одиноким красным оазисом. Пол-Европы горит сегодня. Прорывает огонь
границы географии России. А с запада на приветствия огненных рук огнеплещет
германский пожар. От красного тела России, от красного тела Германии
огненными руками отделились колонны пролетариата. И у Данцига -
пальцами армий,
760 пальцами танков,
пальцами Фоккеров
одна другой руку жала.
И под пальцами
было чуть-чуть м_о_кро
там,
где пилсудчина коридорами лежала. -
Влились. Сплошное огневище подо мной. Сжалось. Напряглось. Разорвалось
звездой.
Надрывающиеся вопли:
"Караул!
Стой!"
770 А это
разливается
страница 18
Маяковский В. В. Поэмы (1922-февраль 1923)