заканчивает очерк "Май месяц в Петербурге" - о доме на Моховой ул., где прожил более 30 лет, в августе - "Превратность судьбы" и "Уха" (опубликованы посмертно). Позднее были напечатаны и другие оставшиеся в рукописях произведения - "Поездка по Волге" (1873-74), "Рождественская елка" (1875).

Верный правилу не открывать своих переживаний никому, кроме самых близких людей, Гончаров обратился со статьей "Нарушение воли" ("Вестник Европы". 1889. No 3) к своим адресатам с просьбой уничтожить имеющиеся у них письма и сам незадолго до смерти сжег значительную часть своего архива. Последние годы писатель жил одиноко (своей семьи у него никогда не было) и замкнуто, в окружении детей умершего в 1878 г. слуги Карла Трейгута, воспитание и обучение которых он принял на себя, и на попечении их матери, ставшей его экономкой. Умер он, немного не дожив до 80 лет, и был похоронен в Александро-Невской Лавре на Новом Никольском кладбище. В 1956 г. в связи с ликвидацией этого кладбища его прах был перенесен на Литераторские мостки Волкова кладбища.

Художественный мир Гончарова глубоко своеобразен. Своеобразен уже самый стиль его прозы, который А.В.Дружинин назвал "фламандским", Д.С.Мережковский определил как своеобразный "символизм" - лишенное резких тонов, эпически замедленное, изобилующее бытовыми и психологическими подробностями повествование о повседневной жизни героев. Эпическая манера повествования исключает прямое авторское вмешательство: "...я не выдумывал ничего: сама жизнь писалась у меня, как я переживал ее и видел, как переживают другие, так она и ложилась под перо. Не я, а происшедшие у всех на глазах явления, обобщают мои образы". Постоянное обращение писателя к мифологическим и фольклорным преданиям связано с его представлением о предмете и задачах искусства, с его теорией типического: "...тип слагается из долгих и многих повторений или наслоений явлений и лиц, где подобия тех и других учащаются в течение времени и, наконец, устанавливаются, застывают и делаются знакомыми наблюдателю".

Объективность письма сочетается у Гончарова с философичностью, широтой исторического взгляда на русскую жизнь. Его внимание обращено к глубинному, общемировому процессу эпохи - разрушению патриархального уклада и вытеснению его новыми динамичными формами жизни. Прекраснодушный романтизм Александра Адуева, лень и апатия Обломова, мудрый консерватизм бабушки в "Обрыве" разные лики уходящей патриархальности; такое же внутреннее родство обнаруживают противостоящие им образы "деловых людей": Петра Адуева, Штольца, Тушина. Это противопоставление проходит через всю "трилогию" Гончарова. Однако сила автора "Обломова" не только в полноте и достоверности изображения происходящих перемен, но и в особом качестве историзма Гончарова-художника. Свой социально-эстетический идеал Гончаров не связывает ни с патриархальным "старым", ни с буржуазным "новым", и в том и в другом он проницательно различает свет и тени. Не склонный ни к идеализации уходящего, ни к поверхностному прогрессизму, взыскуюший "синтеза", Гончаров рисует смену исторических эпох как процесс противоречивый и неоднозначный, где приобретения оплачиваются потерями, и наоборот.

По мнению В.В.Розанова, ""русская суть", которая называется русскою душою, русскою стихиею... получила под пером Гончарова одно из величайших осознаний, обрисований себя, истолкований себя, размышлений о себе...". Но сбылось и пророчество Дружинина, писавшего еще в 1859 г., что когда роман "Обломов" переведут на иностранные языки,