слова.

- ...Приезжий - только две минутки.

- Хорошо - передам, - отвечала Мария Павловна.

- Небольшой рассказ... пьеса... - убеждал незнакомец.

- До свидания, - прощалась Мария Павловна.

- Низкий, низкий поклон... компетентное мнение такого человека...

- Хорошо, передам, - твердила Мария Павловна.

- Поддержка молодых талантов... обязательно просвещенное покровительство...

- Непременно. До свидания, - еще любезнее прощалась Мария Павловна.

- Ох, виноват! - тут слышались: падение свертка, шорох бумаги, потом надевания калош, опять: - До свидания! Низкое глубокое, преисполнен... минуты эстетического... глубокого... преисполнен до глубины...

Наконец дверь захлопывалась, и Мария Павловна клала на письменный стол несколько растрепанных рукописей с оборванной веревкой.

- Скажите же им, что я не пишу больше... Не нужно же писать... говорил А.П., глядя на рукопись.

Тем не менее А.П. не только читал все эти рукописи, но и отвечал присылавшим их.

Не думайте, чтоб после успеха "Чайки" и нескольких лет{377} его отсутствия наша встреча была трогательна. /378/ А.П. сильнее обыкновенного пожал мне руку, мило улыбнулся - и только. Он не любил экспансивности. Я же чувствовал в ней потребность, так как сделался восторженным поклонником его таланта. Мне было уже трудно относиться к нему просто, как раньше, и я чувствовал себя маленьким в присутствии знаменитости. Мне хотелось быть больше и умнее, чем меня создал бог, и потому я выбирал слова, старался говорить о важном и очень напоминал психопатку в присутствии кумира. Антон Павлович заметил это и конфузился. И много лет после я не мог установить простых отношений, а ведь только их А.П. и искал со всеми людьми.

Кроме того, при этом свидании я не сумел скрыть впечатления фатальной перемены, происшедшей в нем. Болезнь сделала свое жестокое дело. Быть может, мое лицо испугало А.П., но нам было тяжело оставаться вдвоем.

К счастью, скоро пришел Немирович-Данченко, и мы заговорили о деле. Оно состояло в том, что мы хотели получить право на постановку его пьесы "Дядя Ваня".

- Зачем же, послушайте, не нужно... я же не драматург, - отнекивался А.П.

Хуже всего было то, что императорский Малый театр хлопотал о том же. А.И.Южин, так энергично отстаивавший интересы своего театра, не дремал.

Чтобы избавиться от мучительной необходимости обидеть отказом кого-нибудь из нас, А.П. придумывал всевозможные причины, чтоб не дать пьесы ни тому, ни другому театру.

- Мне же необходимо переделать пьесу, - говорил он Южину, а нас он уверял:

- Я же не знаю вашего театра. Мне же необходимо видеть, как вы играете.

Случай помог нам. Кто-то из чиновников императорского театра пригласил А.П. для переговоров{378}. Конечно, было бы правильнее, если б чиновник сам потрудился приехать к А.П.

Разговор начался весьма странно. Прежде всего чиновник спросил знаменитого писателя:

- Чем вы занимаетесь?

- Пишу, - ответил изумленный Антон Павлович.

- То есть, разумеется, я знаю... но... что вы пишете? - запутывался чиновник. /379/

А.П. потянулся за шляпой, чтобы уходить.

Тогда его превосходительство еще неудачнее поспешил перейти прямо к делу. Оно состояло в том, что репертуарная комиссия, просмотревшая "Дядю Ваню", не согласилась с выстрелом в 3-м акте. Необходимо было переделать финал. В протоколе были изложены приблизительно следующие необъяснимые мотивы: нельзя допускать, чтобы в профессора университета, дипломированное лицо, - стреляли из пистолета.

После этого А.П.