что все это вздор. Литературные удачи ничуть не изменили отношения Чехова ни к В.А.Гиляровскому, ни ко многим другим "благоприятелям" из среды писателей и журналистов, ни ко мне. Как раньше, в 1887 году, он сетовал в письмах, что я не зашел проститься, уехал от его именин, и звал к себе, так и после пушкинской премии и литературных удач он писал мне: "не повидаться ли нам?" (92 г.), "я соскучился по Вас" (92 г.), "Я ждал Вас всю неделю. Отчего Вы не приехали?" (92 г., из Мелихова), "Если найдется свободная минутка, то напишите мне. Я очень скучаю" (99 г., из Ялты), "все праздники я буду сидеть дома и читать корректуру. Буду очень рад повидаться с Вами" (99 г., Москва), "Очень бы хотелось повидаться с Вами, потолковать. Напишите мне, в какой день и час Вы могли бы зайти ко мне, и тогда я останусь дома, буду поджидать" (903 г., Москва).

Оригиналы всех писем, откуда я извлек эти фразы Чехова, у меня целы; где же здесь "сухость" и "гляденье свысока"? Или, быть может, приглашения и дружелюбие Чехова объясняются тем, что для самого Чехова имелся в свидании со мной "интерес"? Но какой же? Клятвенно уверяю, что как для Чехова, так и для меня в них имелся единственный интерес - интерес старинной приязни.

Бывали случаи - об этом я слышал от самого Чехова, - когда Чехов обрывал переписку и прекращал сношения с людьми, к которым ранее относился с большой приязнью. Но происходило это не по той причине, на которую указывает H.M.Ежов, а потому, что люди эти оказывались очень грубыми, плохо воспитанными людьми (Чехов не переносил грубости), к тому же совершенно не оправдавшими тех надежд, которые возлагал на них Чехов. Потеряв интерес к ним, Чехов не видел причин поддерживать старое знакомство, и только. А его /184/ известность, его литературные удачи были тут решительно ни при чем.

H.M.Ежов с некоторою гордостью устанавливает точный цвет глаз Чехова. Да, цвет глаз он разглядел, но то, что было за глазами - души Чехова, - он не разглядел и не понял, не знает ее, с легким сердцем сочиняет небылицы и судит о Чехове вкривь и вкось.

Кстати, кроме "Опыта", напечатанного в "Историческом вестнике", H.M.Ежов неоднократно выступал с писаньями о Чехове в газетных фельетонах, неизменно обнаруживая в этих писаньях ту же неосведомленность и ту же бесцеремонность в обращении с истиной, образчики которых я привел выше. В одном из таких фельетонов H.M.Ежов рассказывает, что у Чехова "не было основательного знания того быта, который он пробовал серьезно затронуть". Как пример этого незнания H.M.Ежов приводит рассказ "Бабы", в котором Чехов будто бы совершенно неверно изобразил канун большого праздника в фабричной среде, что дает повод критику Чехова назидательно воскликнуть: "с подобным поверхностным отношением к делу ничего путного нельзя написать: не только рассказа "с идеей", а и простой корреспонденции".

Конечно, всем, внимательно читавшим Чехова, хорошо известно, что в чеховском рассказе "Бабы" ни о какой фабричной среде, ни о каком кануне большого праздника и речи нет. Но это простое обстоятельство очень мало заботит H.M.Ежова. Он твердо уверен, что хотя "с подобным поверхностным отношением к делу" даже простой корреспонденции путно нельзя написать, но писать критические статьи о Чехове и легко и возможно.

В том же фельетоне, отзываясь весьма неодобрительно о "Жене" и "Дуэли", H.M.Ежов уверяет, что "эти повести Чехова, печатавшиеся в "Русской мысли" эпохи Лаврова и Гольцева, как бы восприняли на себя бесцветность самого журнала". Хвалить или порицать