мальчишек, я встаю и ухожу, и уже совсем с тобой разрываю.
— Хорошо, — ответил князь.
— Позволь тебя спросить: изволил ты прислать, месяца два или два с половиной тому, около Святой, к Аглае письмо?
— Пи-писал.
— С какою же целью? Что было в письме? Покажи письмо! Глаза Лизаветы Прокофьевны горели, она чуть не дрожала от нетерпения.
— У меня нет письма, — удивился и оробел князь ужасно, — если есть и цело еще, то у Аглаи Ивановны.
— Не финти! О чем писал?
— Я не финчу и ничего не боюсь. Я не вижу никакой причины почему мне не писать…
— Молчи! Потом будешь говорить. Что было в письме? Почему покраснел?
Князь подумал.
— Я не знаю ваших мыслей, Лизавета Прокофьевна. Вижу только, что письмо это вам очень не нравится. Согласитесь, что я мог бы отказаться отвечать на такой вопрос; но чтобы показать вам, что я не боюсь за письмо, и не сожалею, что написал, и отнюдь не краснею за него (князь покраснел еще чуть не вдвое более), я вам прочту это письмо, потому что, кажется, помню его наизусть.
Сказав это, князь прочел это письмо почти слово-в-слово, как оно было.
— Экая галиматья! Что же этот вздор может означать по-твоему? — резко спросила Лизавета Прокофьевна, выслушав письмо с необыкновенным вниманием.
— Сам не знаю вполне; знаю, что чувство мое было вполне искреннее. Там у меня бывали минуты полной жизни и чрезвычайных надежд.
— Каких надежд?
— Трудно объяснить, только не тех, про какие вы теперь, может быть, думаете, — надежд… ну, одним словом, надежд будущего и радости о том, что, может быть, я там не чужой, не иностранец. Мне очень вдруг на родине понравилось. В одно солнечное утро я взял перо и написал к ней письмо; почему к ней — не знаю. Иногда ведь хочется друга подле; и мне видно друга захотелось… — помолчав, прибавил князь.
— Влюблен ты, что ли?
— Н-нет. Я… я как сестре писал; я и подписался братом.
— Гм; нарочно; понимаю.
— Мне очень тяжело отвечать вам на эти вопросы, Лизавета Прокофьевна.
— Знаю, что тяжело, да мне-то дела нет никакого до того, что тебе тяжело. Слушай, отвечай мне правду как пред богом: лжешь ты мне или не лжешь?
— Не лгу.
— Верно говоришь, что не влюблен?
— Кажется, совершенно верно.
— Ишь ты, “кажется”! Мальчишка передавал?
— Я просил Николая Ардалионовича…
— Мальчишка? Мальчишка? — с азартом перебила Лизавета Прокофьевна: — я знать не знаю, какой такой Николай Ардалионович!