ничего теперь не скажу.
Он было вскочил, махая руками, точно отмахиваясь от вопросов; но так как вопросов не было, а уходить было незачем, то он и опустился опять в кресла, несколько успокоившись.
- Кстати, в скобках, -- затараторил он тотчас же, -- здесь одни болтают, будто вы его убьете, и пари держат, так что Лембке думал даже тронуть полицию, но Юлия Михайловна запретила... Довольно, довольно об этом, я только, чтоб известить. Кстати опять: я Лебядкиных в тот же день переправил, вы знаете; получили мою записку с их адресом?
- Получил тогда же.
- Это уж не по "бездарности", это я искренно, от готовности. Если вышло бездарно, то зато было искренно.
- Да, ничего, может, так и надо... - раздумчиво промолвил Николай Всеволодович. - Только записок больше ко мне не пишите, прошу вас.
- Невозможно было, всего одну.
- Так Липутин знает?
- Невозможно было; но Липутин, сами знаете, не смеет... Кстати, надо бы к нашим сходить, то есть к ним, а не к нашим, а то вы опять лыко в строку. Да не беспокойтесь, не сейчас, а когда-нибудь. Сейчас дождь идет. Я им дам знать, они соберутся, и мы вечером. Они так и ждут, разиня рты, как галчаты в гнезде, какого мы им привезли гостинцу? Горячий народ. Книжки вынули, спорить собираются. Виргинский - общечеловек, Липутин - фурьерист, при большой наклонности к полицейским делам; человек, я вам скажу, дорогой в одном отношении, но требующий во всех других строгости; и, наконец, тот, с длинными ушами, тот свою собственную систему прочитает. И, знаете, они обижены, что я к ним небрежно и водой их окачиваю, хе-хе! А сходить надо непременно.
- Вы там каким-нибудь шефом меня представили? - как можно небрежнее выпустил Николай Всеволодович. Петр Степанович быстро посмотрел на него.
- Кстати, -- подхватил он, как бы не расслышав и поскорей заминая, -- я ведь по два, по три раза являлся к многоуважаемой Варваре Петровне и тоже много принужден был говорить.
- Воображаю.
- Нет, не воображайте, я просто говорил, что вы не убьете, ну и там прочие сладкие вещи. И вообразите: она на другой день уже знала, что я Марью Тимофеевну за реку переправил; это вы ей сказали?
- Не думал.
- Так и знал, что не вы. Кто ж бы мог, кроме вас? Интересно.
- Липутин, разумеется.
- Н-нет, не Липутин, -- пробормотал, нахмурясь, Петр Степанович, -- это я знаю, кто. Тут похоже на Шатова... Впрочем, вздор, оставим это! Это, впрочем, ужасно важно... Кстати, я всё ждал, что ваша матушка так вдруг и брякнет мне главный вопрос... Ах да, все дни сначала она была страшно угрюма, а вдруг сегодня приезжаю - вся так и сияет. Это что же?
- Это она потому, что я сегодня ей слово дал через пять дней к Лизавете Николаевне посвататься, -- проговорил вдруг Николай Всеволодович с неожиданною откровенностию.
- А, ну... да, конечно, -- пролепетал Петр Степанович, как бы замявшись, -- там слухи о помолвке, вы знаете? Верно, однако. Но вы правы, она из-под венца прибежит, стоит вам только кликнуть. Вы не сердитесь, что я так?
- Нет, не сержусь.
- Я замечаю, что вас сегодня ужасно трудно рассердить, и начинаю вас бояться. Мне ужасно любопытно, как вы завтра явитесь. Вы, наверно, много штук приготовили. Вы не сердитесь на меня, что я так?
Николай Всеволодович совсем не ответил, что совсем уже раздражило Петра Степановича.
- Кстати, это вы серьезно мамаше насчет Лизаветы Николаевны? - спросил он.
Николай Всеволодович пристально и холодно посмотрел на него.
- А, понимаю, чтобы только