коли отпущу, — сказал он, — так обещаешься ли, по крайней мере, против меня не служить?»


Этот вопрос — его последняя ставка, последний сдаваемый им фронт (сдал — все).


«— Как могу тебе в этом обещаться? — отвечал я. — Сам знаешь, не моя воля: велят идти против тебя — пойду, делать нечего…»


Что в этом ответе? Долг. Неволя, а не воля.


Эта сцена — поединок великодуший, соревнование в величии.


Очная ставка, внутри Пугачева, самовластья с собственным влечением сердца.


Очная ставка, внутри Гринева, влечения человеческого с долгом воинским.


Очная ставка Долга — и Бунта, Присяги — и Разбоя, и — гениальный контраст: в Пугачеве, разбойнике, одолевает человек, в Гриневе, ребенке, одолевает воин.


Пугачев съел обиду, пересилив все, Гринева понял, и не только на волю, но изнутри своей волчьей любви — отпустил:


«— Ступай себе на все четыре стороны и делай, что хочешь».


(Читай: что должен.)


Но — все уже отдав, последним оборотом любви:


«— Завтра приходи со мной проститься».


Так любящие:


— В последний раз!


Все бессмертные диалоги Достоевского я отдам за простодушный незнаменитый гимназический хрестоматический диалог Пугачева с Гриневым, весь (как весь Пугачев и весь Пушкин), идущий под эпиграфом:


Есть упоение в бою

И бездны мрачной на краю…


В «Пире во время чумы» Пушкин нам это — сказал, в «Капитанской дочке» Пушкин нам это — сделал.


_________


Гринев Пугачеву нужен ни для чего: для души. Так цыгане любят белых детей. Так русский царь любил арапа Ибрагима. Так Николай I не полюбил Пушкина.


Есть в этом диалоге жутко-автобиографический элемент:


Пугачев — Гриневу:


— А коли отпущу, так обещаешься ли ты, по крайней мере, против меня не служить?


— Как могу тебе в этом обещаться?


Николай I — Пушкину:


— Где бы ты был 14-го декабря, если бы был в городе?


— На Сенатской площади, Ваше Величество!


Та же интонация страстной и опасной правды: хождение бездны на краю. В ответах Гринева мы непрерывно слышим эту интонацию, если не всегда в кабинете монарха звучавшую, то всегда звучавшую — внутри Пушкина и уже, во всяком случае, — на полях его тетрадей.


Только Гриневу было тяжелее сказать и сделать: от Пугачева — отказаться. Гринев Пугачеву был благодарен — и было за что. Пугачевым Гринев с первой встречи очарован — и было чем. Ответ Гринева — долг: отказ от любимого.


Пушкин Николаю ничем не был обязан, и Пушкин в Николае ничем не был очарован: не было — чем. Ответ Пушкина Николаю — чистейший восторг: отместка нелюбимому.


И, продолжая параллель:


Самозванец — врага — за правду — отпустил.


Самодержец — поэта — за правду — приковал.


_________


Пугачев Гриневу с первой минуты благодетель. Ибо если Пугачев в благодарность за заячий тулуп дарует ему жизнь и отпускает на волю, то сам-то Гриневский тулуп — благодарность Пугачеву за то, что на дорогу вывел. Пугачев первый сделал Гриневу добро.


Вся встреча Гринева с Пугачевым между этими двумя жестами: сначала на дорогу вывел, а потом и на все четыре стороны отпустил.


— Вожатый!


_________


Но помимо благодарности Гринева — Пугачеву, помимо пугачевской благодарности и благородства, Пугачев к Гриневу одержим отцовской любовью: любовью к невозможному для него сыну: верному долгу и роду — «беленькому». (Недаром, недаром тот первый вещий сон Гринева о подменном отце, сон, разом дающий и пугачевскую мечту об отцовстве всея России, и пугачевскую мечту о