сбились!

- Так стой же, я дорогу погляжу, - сказал Никита и, легко соскочив с саней и достав кнут из-под соломы, пошел влево и с той стороны, с которой сидел.

Снег в этом году был неглубокий, так что везде была дорога, но все-таки кое-где он был по колено и засыпался Никите в сапог. Никита ходил, щупал ногами и кнутом, но дороги нигде не было.

- Ну что? - сказал Василий Андреич, когда Никита подошел опять к саням.

- С этой стороны нету дороги. Надо в ту сторону пойти походить.

- Вон что-то впереди чернеет, ты туда дойди погляди, - сказал Василий Андреич.

Никита пошел и туда, подошел к тому, что чернелось, - это чернелась земля, насылавшаяся с оголенных озимей сверх снега и окрасившая снег черным. Походив и справа, Никита вернулся к саням, обил с себя снег, вытряхнул его из сапога и сел в сани.

- Вправо ехать надо, - сказал он решительно. - Ветер мне в левый бок был, а теперь прямо в морду. Пошел вправо! - решительно сказал он.

Василий Андреич послушал его и взял вправо. Но дороги все не было. Они проехали так несколько времени. Ветер не уменьшался, и пошел снежок.

- А мы, Василий Андреич, видно, вовсе сбились, - вдруг сказал как будто с удовольствием Никита. - Это что? - сказал он, указывая на черную картофельную ботву, торчавшую из-под снега.

Василий Андреич остановил уже вспотевшую и тяжело водившую крутыми боками лошадь.

- А что? - спросил он.

- А то, что мы на захаровском поле. Вон куда заехали!

- Вре? - откликнулся Василий Андреич.

- Не вру я, Василий Андреич, а вправду говорю, - сказал Никита, - и по саням слышно - по картофелищу едем; а вон и кучи, - ботву свозили. Захаровское заводское поле.

- Вишь ты, куда сбились! - сказал Василий Андреич. - Как же быть-то?

- А надо прямо брать, вот и все, куда-нибудь да выедем, - сказал Никита. - Не в Захаровку, так на барский хутор выедем.

Василий Андреич послушался и пустил лошадь, как велел Никита. Они ехали так довольно долго. Иногда они выезжали на оголенные зеленя, и сани гремели по колчам мерзлой земли. Иногда выезжали на жнивье, то на озимое, то на яровое, по которым из-под снега виднелись мотавшиеся от ветра полыни и соломины; иногда въезжали в глубокий и везде одинаково белый ровный снег, сверху которого уже ничего не было видно.

Снег шел сверху и иногда поднимался снизу. Лошадь, очевидно, уморилась, вся закурчавилась и заиндевела от пота и шла шагом. Вдруг она оборвалась и села в водомоину или в канаву. Василий Андреич хотел остановить, но Никита закричал на него:

- Чего держать! Заехали - выезжать надо. Но, миленький! но! но, родной! - закричал он веселым голосом на лошадь, выскакивая из саней и сам увязая в канаве.

Лошадь рванулась и тотчас же выбралась на мерзлую насыпь. Очевидно, это была копаная канава.

- Где ж это мы? - сказал Василий Андреич.

- А вот узнаем! - отвечал Никита. - Трогай знай, куда-нибудь выедем.

- А ведь это, должно, Горячкинский лес? - сказал Василий Андреич, указывая на что-то черное, показавшееся из-за снега впереди их.

- Вот подъедем, увидим, какой такой лес, - сказал Никита.

Никита видел, что со стороны черневшегося чего-то неслись сухие продолговатые листья лозины, и потому знал, что это не лес, а жилье, но не хотел говорить. И действительно, не проехали они еще и десяти саженей после канавы, как перед ними зачернелись, очевидно, деревья, и послышался какой-то новый унылый звук. Никита угадал верно: это был не лес, а ряд высоких лозин, с кое-где трепавшимися еще на них листьями.