хорошо будет сидеть, - говорил он, делая то, что говорил, - подтыкая веретье сверх соломы со всех сторон вокруг сиденья.

- Вот спасибо, душа милая, - сказал Никита кухаркину мужу, - вдвоем все спорее. - И, разобрав ременные с кольцом на соединенном конце вожжи, Никита присел на облучок и тронул просившую хода добрую лошадь по мерзлому навозу двора к воротам.

- Дядя Микит, дядюшка, а дядюшка! - закричал сзади его тоненьким голоском торопливо выбежавший из сеней на двор семилетний мальчик в черном полушубочке, новых белых валенках и теплой шапке. - Меня посади, - просил он, на ходу застегивая свой полушубочек.

- Ну, ну, беги, голубок, - сказал Никита и, остановив, посадил просиявшего от радости хозяйского бледного, худенького мальчика и выехал на улицу.

Был час третий. Было морозно - градусов десять, пасмурно и ветрено. Половина неба была закрыта низкой темной тучей. Но на дворе было тихо. На улице же ветер был заметнее: с крыши соседнего сарая мело снег, и на углу, у бани, крутило. Едва только Никита выехал в ворота и завернул лошадь к крыльцу, как и Василий Андреич, с папироской во рту, в крытом овчинном тулупе, туго и низко подпоясанный кушаком, вышел из сеней на повизгивающее под его кожей обшитыми валенками, утоптанное снегом, высокое крыльцо и остановился Затянувшись остатком папироски, он бросил ее под ноги и наступил на нее и, выпуская через усы дым и косясь на выезжавшую лошадь, стал заправлять с обеих сторон своего румяного, бритого, кроме усов, лица углы воротника тулупа мехом внутрь, так чтобы мех не потел от дыханья.

- Вишь ты, прокурат какой, поспел уж! - сказал он, увидав сынишку в санях. Василий Андреич был возбужден выпитым с гостями вином и потому еще более, чем обыкновенно, доволен всем тем, что ему принадлежало, и всем тем, что он делал. Вид своего сына, которого он всегда в мыслях называл наследником, доставлял ему теперь большое удовольствие; он, щурясь в оскаливая длинные зубы, смотрел на него.

Закутанная по голове и плечам шерстяным платком, так что только глаза ее были видны, беременная, бледная и худая жена Василия Андреича, провожая его, стояла за ним в сенях.

- Право, Никиту бы взял, - говорила она, робко выступая из-за двери

Василий Андреич ничего не отвечал и на слова ее, которые были ему, очевидно, неприятны, сердито нахмурился и плюнул.

- С деньгами поедешь, - продолжала тем же жалобным голосом жена. - Да и погода не поднялась бы, право, ей-богу.

- Что ж я, иль дороги не знаю, что мне беспременно провожатого нужно? проговорил Василий Андреич с тем неестественный напряжением губ, с которым он обыкновенно говорил с продавцами и покупателями, с особенной отчетливостью выговаривая каждый слог.

- Ну, право, взял бы. Богом тебя прошу! - повторила жена, перекутывая платок на другую сторону.

- Вот как банный лист пристала... Ну куда я его возьму?

- Что ж, Василий Андреич, я готов, - весело сказал Никита. - Только лошадям корма бы без меня дали, - прибавил он, обращаясь к хозяйке.

- Я посмотрю, Никитушка, Семену велю, - сказала хозяйка.

- Так что ж, ехать, что ли, Василий Андреич? - сказал Никита, ожидая.

- Да уж, видно, уважить старуху. Только коли ехать, поди одень дипломат какой потеплее, - выговорил Василий Андреич, опять улыбаясь и подмигивая глазом на прорванный под мышками и в спине и в подоле бахромой разорванный, засаленный и свалявшийся, всего видавший полушубок Никиты.

- Эй, душа милая, выдь подержи лошадь! - крикнул Никита во двор кухаркину мужу.

- Я сам,