говорю, в полчаса доехал, - прокричал Василий Андреич.

- Что и говорить, лошадь добрая! - сказал Никита.

Они помолчали. Но Василию Андреичу хотелось говорить.

- Что ж, хозяйке-то, я чай, наказывал бондаря не поить? - заговорил тем же громким голосом Василий Андреич, столь уверенный в том, что Никите должно быть лестно поговорить с таким значительным и умным человеком, как он, и столь довольный своей шуткой, что ему и в голову не приходило, что разговор этот может быть неприятен Никите.

Никита опять не расслышал относимый ветром звук слов хозяина.

Василий Андреич повторил своим громким, отчетливым голосом свою шутку о бондаре.

- Бог с ними, Василий Андреич, я не вникаю в эти дела. Мне чтобы малого она не обижала, а то бог с ней.

- Это так, - сказал Василий Андреич. - Ну, а что ж, лошадь-то будешь покупать к весне? - начал он новый предмет разговора.

- Да не миновать, - отвечал Никита, отворотив воротник кафтана и перегнувшись к хозяину.

Теперь уж разговор был интересен Никите, и он желал все слышать.

- Малый возрос, надо самому пахать, и то все наймали, - сказал он.

- Что же, берите бескостречного, дорого не положу! - прокричал Василий Андреич, чувствуя себя возбужденным и вследствие этого нападая на любимое, поглощавшее все его умственные силы, занятие - барышничество.

- А то рубликов пятнадцать дадите, я на конной куплю, - сказал Никита, знавший, что красная цена бескостречному, которого хочет ему сбыть Василий Андреич, рублей семь, а что Василий Андреич, отдав ему эту лошадь, будет считать ее рублей в двадцать пять, и тогда за полгода не увидишь от него денег.

- Лошадь хорошая. Я тебе желаю, как самому себе. По совести. Брехунов никакого человека не обидит. Пускай мое пропадает, а не то чтобы как другие. По чести, - прокричал он своим тем голосом, которым он заговаривал зубы своим продавцам и покупателям. - Лошадь настоящая!

- Как есть, - сказал Никита, вздохнув, и, убедившись, что слушать больше нечего, пустил рукой воротник, который тотчас же закрыл ему ухо и лицо.

С полчаса они ехали молча. Ветер продувал Никите бок и руку, где шуба была прорвана.

Он пожимался и дышал в воротник, закрывавший ему рот, и ему всему было не холодно.

- Что, как думаешь, на Карамышево поедем али прямо? - спросил Василий Андреич.

На Карамышево езда была по более бойкой дороге, уставленной хорошими вешками в два ряда, но - дальше. Прямо было ближе, но дорога была мало езжена и вешек не было или были плохенькие, занесенные.

Никита подумал немного.

- На Карамышево хоть и подальше, да ездовитее, - проговорил он.

- Да ведь прямо только лощинку проехать не сбиться, а там лесом хорошо, - сказал Василий Андреич, которому хотелось ехать прямо.

- Воля ваша, - сказал Никита и опять пустил воротник.

Василий Андреич так и сделал и, отъехав с полверсты, у высокой, мотавшейся от ветра дубовой ветки с сухими, кое-где державшимися на ней листьями, свернул влево.

Ветер с поворота стал им почти встречный. И сверху пошел снежок. Василий Андреич правил, надувал щеки и пускал дух себе снизу в усы. Никита дремал.

Они молча проехали так минут десять. Вдруг Василий Андреич заговорил что-то.

- Чаго? - спросил Никита, открывая глаза.

Василий Андреич не отвечал и изгибался, оглядываясь назад и вперед перед лошадью. Лошадь, закурчавившаяся от пота в пахах и на шее, шла шагом.

- Чаго ты, говорю? - повторил Никита.

- Чаго, чаго! - передразнил его Василий Андреич сердито. - Вешек не видать! Должно,