был таков. Вот ты тут и переезжай как хочешь. Того и гляди, всё мое доброе растащат; а у меня одного платья рублей на семьдесят будет.

Долго еще раздавалась по двору команда Авдея. Он, как гончая собака, раз сто взбежал и сбежал по лестнице. Там поддержит уголок дивана или шкапа, там даст полезный совет, как обернуть мебель, верхом или низом.

- Вот так, вот так, - слышалось беспрестанно, - нет, нет, повыше, повыше, еще, пониже, пониже: так, так; ну, слава Богу, прошло!

Из окон глядели любопытные. Иные не отходили от окна во всё время перевозки: часа этак четыре. Всё по разным причинам. Один любит знать, какая у кого мебель, кто на чем спит, ест, - словом, любит соваться в чужие дела. Другому, видно, наскучили свои - и он зевает по целым часам на чужое добро. Третий любит замечать какие-нибудь особенности и судить о них по человеку. Четвертый - смотреть на разные мелкие вещицы.

- Вот шкап несут, - говорил один соседу.

- Теперь, чай, возьмут комод, - отвечал тот.

- Эх, картину-то как он взял, дурачина: того и гляди, заденет за перила! - и тут же не вытерпит и закричит из окна: - Смотри, картину-то, картину попортишь!

Экономка чиновника, Фекла Андревна, набожная женщина, оставалась у окна до тех пор, пока Авдей внес последнюю утварь - кадочку с песком, корзинку с пустыми бутылками, две сапожные щетки и кирпич. Она пересказала всё своему чиновнику.

- Новый жилец переехал, Семен Семеныч, - сказала она.

Семен Семеныч понюхал табаку, поправил крест в петлице и молчал.

- Богатый должен быть, - начала она опять, - нанял ту квартиру, что на нашу и на парадную лестницу выходит. Зало-то окнами на улицу: восемьдесят рублей в месяц ходит.

Тот всё молчит.

- Шандалы, я думаю, одни рублей сто заплачены; а столы, стулья какие! диваны красные и зеленые, да премягкие: я на один присела, пока он стоял в коридоре, так и ушла вот до этих пор, инда испужалась.

- До каких пор? - спросил Семен Семеныч флегматически.

- Вот до сих, - она показала рукой.

- А где он служит?

- Не успела спросить у человека: вот ужо разве.

- Добро, давайте-ка обедать, - сказал Семен Семеныч, - нечего растабарывать.

И хорошенькая соседка вертелась всё на пороге. Она прыгала и резвилась, как котенок, даже поговорила с Авдеем.

- А кто твой барин? - спросила она.

- Он-с, барин, сударыня.

- Знаю, да кто?

- Не могу знать, майор ли, советник ли какой: должен быть полковник.

- Где ж он?

- Кушать где-нибудь изволит.

- А разве он не дома кушает? А богат он?

И засыпала вопросами.

- Пусти меня заглянуть к вам, пока нет барина.

- Извольте, сударыня, да ведь у нас еще не убрато. Она вбежала, всё пересмотрела, посидела на всех диванах, креслах и выпорхнула как птичка.

- Вот погоди ты, егоза! - ворчал Авдей, разбираясь на новой квартире, - ужо он тебе всё сам расскажет, усадит тебя, уймешься, перестанешь прыгать-то!

Хлопоты Авдея заключились тем, что он побранился с верхней бабой, Степанидой Игнатьевной, знакомой дворника.

- Что ты, тетка, оставила ушат на дороге? убери! - сказал он.

- Ну, погоди, уберу.

- Чего годить! Вот барин приедет ужо, даст тебе.

- Боюсь я твоего барина! что он мне даст? Эка невидаль! мы сами чиновники.

- Убери, говорят тебе, старая ведьма!

- Еще ругается! как я скажу своему хозяину, так он тебе скорее даст. Будешь помнить, как ругаться, окаянный, каторжник, чтоб тебе ни дна ни покрышки...

Она еще звонко кричала, но Авдей захлопнул дверь.

- Ух! - сказал он, отирая пот с