смуту, побоище и распрю ты подлежишь смертной казни, и ты ее примешь, если на то будет воля твоя. Честные, о мужи! Тот, кто стоит здесь, присудил себя по законам нашим к смертной казни. Да будет воля его.

(Ведут его со связанными руками на лобное место. Колыхаются, подобно водам, толпы народа. Многие молятся. Читают молитвы. Зажигают костер под стоящим Девьим-богом обреченные, мрачные преступники.)

Устремляющиеся из переулка люди. Что вы делаете, что вы делаете! Вы предаете смертной казни неизвестного, когда он бесчинствует на другом конце города. Он собирает толпы зачарованных девушек и поет и рассказывает о звездах, показывая рукой и пляшет. Так они безумствуют вместе. И опять уже загораются схватки женихов и братьев, как светящееся море перед грозой.

Заведующие казнью. Мы казним казнью согласно с его волей и не в противоречии с людскими законами.

Новоприбывшие. Ты притворяешься, неизвестный! Ты не Девий-бог!

Девий-бог. Ты прав, я не Девий-бог.

(Выскальзывает из рук и подымается к небу облаком.)


Третье

(У князя-Солнца)

Гордята (к Молве). И тебе не стыдно! Уж солнце закатилось, уж заря потухла, а ты только возвращаешься. Уж наше сердце истомилось, тебя ожидаючи.

Молва. А, мамо, что было! В то время как казнили Неведомого, принявшего образ Девьего-бога, мы с ним весело проводили время на холмах, за городом. Он достал где-то подсолнечник и сидел с ним в руке на холме и, отрывая лепестки, гадал, сколько нам лет. После мы пели, плясали, кружились вокруг него и костров, а когда мы ушли, то пришли нищие и собрали много жемчуга, который мы насыпали, срывая с себя, ему в руку, а он бросал, следя за полетом, и смеялся, когда полет был красив, и лалы, блеснув, рассыпались по земле. Нам всем было очень приятно отдавать жемчуг, но совсем не приятно, когда эти противные нищие собрали и надевали на шеи с кожей грубой, как колено верблюда.

Гордята. А твои жемчуга где? Как, ты тоже раскидала жемчуг!

Молва. Конечно! Неужели я останусь сидеть как глупенькая, когда все подходили и насыпали ему жемчуг в руку.

Гордята. Но ведь это твоей прабабушки.

Молва. Ну так что ж, что прабабушки. (Смеясь.) Зато я внучка.

Князь-Солнце. Ну и ну!

Молва. Мы все думали, что это был просто человек, и не могли понять, зачем его судили. Так как юноши объединились в общем замысле убить его тайно, во время сна, то его охраняет отряд медью облаченных подруг, и он заснул со своим подсолнечником, окруженный неспящими с блестящими при луне латами и шлемами. Его невозможно найти, так как он скрылся, окруженный девичьей ратью в Священной Роще на бесовых холмищах. И то место со всех сторон окружено деревьями.

Княжич Шум. Вот я пойду и скажу это.

Молва. Это будет подлость, и ты будешь сыщик. (Продолжая рассказывать.) Засыпая, он почему-то велел завязать себе глаза. Почему-то рассказывают, что в 12 часов он проснется и пойдет с подсолнечником в руке, с завязанными глазами, по лунной тропе.

Гордята. А как он одет?

Молва. Во-первых, он не расстается со своей дудкой, которую он срезал из тростника, которому молится. Затем в белую рубашку и белые портки, белые онучи и лапти. За поясом у него свирель и гребень и ножик для срезания луков, из которых он учил нас стрелять.

Вообще он нисколько не походит на бога; это просто очень, очень милый молодой человек.

Старый князь. Молодчик.

Мать Гордята. Оладьи с сушеными грушами покушай — проголодалась, набегалась.

Молва. Нет, я уж больше не хочу; меня, кажется кто-то