И повторяют: "Ты".

11. НОЧЬЮ

Шаги за спиною, и черный канал,

А на сердце льется тягучий асфальт.

Зачем он увидел, зачем он догнал?

Пускай бы лишь искры, да сажа из труб,

Да куст бузины, неопрятен и тощ,

Тщедушный изгнанник младенческих рощ!

Обгонит, быть может, и мимо пройдет?

Вот эта скамейка в тени на мосту...

Нет, шаг замедляет, за руку берет...

Теперь никуда от него не уйти!

О, как ненавистен и светлый пробор

И братом любимый болотистый взор!

- Куда вы, Мицци? Час глухой,

И место здесь глухое.

- Зачем следите вы за мной?

Мне тяжелее вдвое.

- Я должен вас оберегать,

Теперь я вместо брата.

- Нет! Вилли будет жить опять,

Как с нами жил когда-то!

Стал гуще липкий полумрак.

- Не верите? молчите?

- Наверно, все и будет так,

Как вы того хотите.

- Известно, вижу, что-то вам,

Чего другой не знает.

Быть может, сами были там,

Где дух Эдит витает?

Зачем молчанием томить?

Сознайтесь: были? были??..

Она могла помехой быть

И вы ее убили.

Так ясно все! Конечно, вы...

Другой посмел бы кто же?

Но он смолчал - и вы правы,

И все на бред похоже!

- Нет, я не убивал... А бред

Всегда был в этом деле.

Сказали бы: "Виновных нет",

Когда б понять сумели.

- Кругом такая пустота...

Я ничего не вижу...

Я не любила вас всегда,

Теперь же ненавижу!..

- Все это бред. Я вам - не враг.

Я друг, поймите, Вилли.

Они ускорили свой шаг,

Про тех не говорили.

И быстро и молча проходят они

Заводы, заставы, заборы, мосты...

Слилися вдали городские огни,

И ветру просторней, и тише дышать...

Виднеется вдруг словно вымерший дом

По снам позабытым он сердцу знаком.

12. ПОСЕЩЕНИЕ

В окне под потолком желтеет липа

И виден золотой отрезок неба.

Так тихо, будто вы давно забыты,

Иль выздоравливаете в больнице,

Иль умерли, и все давно в порядке.

Здесь каждая минута протекает

Тяжелых, полных шестьдесят секунд.

И сердце словно перестало биться,

И стены белы, как в монастыре.

Когда раздался хриплый скрип ключа,

Сидевший у стола не обернулся,

А продолжал неистово смотреть

На золотую липу в небе желтом.

Вот перед ним какой-то человек.

Он в волчьей шапке, с черной бородою,

В руках он держит круглый белый хлеб

И узкогорлую бутылку с рейнским.

- Я навестить пришел вас. Может быть,

Не только навестить... - Молчит, ни слова.

- Мне все известно. Вы ведь Вильгельм Штуде.

У вас есть сестры, Марта и Мария,

И друг у вас Эрнест фон Гогендакель...

А Джойс Эдит вам не была невестой.

- Вот чудеса! Газетные известья!

Кто ж этого не знает? Имена!

- Ну хорошо. Тогда напомню то,

Что не было помещено в газетах:

Что вы Эдит совсем не убивали,

А взяли на себя вину затем,

Чтоб не коснулось подозренье друга.

- Зачем нам заново вести все дело?

В суде сказалося не мненье судей,

А чья-то правда правду оттолкнула

И мне не позволяла говорить.

Теперь мне все равно, как будто чувства

Мои исчезли, связки и суставы

Распалися. Одна осталась жажда

Да голод маленький. Вот, я читал,

Что дикари живьем съедают бога.

Того, кто дорог, тоже можно съесть.

Вы понимаете? я будто умер,

И приговор есть только подтвержденье

Того, что уж случилось. Право, так.

- Я вам принес хорошего вина.

Попробуйте и закусите хлебом.

- О, словно золото! А