домовой!

- Не дразни,- советует Кешин негромко и - кажется - неохотно.

- Да я его не трогаю,- спокойно говорит Тимка, принимаясь за работу.

А Хлебников, еще более раздраженный этим спокойствием, крикливо жалуется дьякону, задыхаясь, размахивая руками:

- Отец,- ты что же глядишь, ты должен унять его...

- Взбучку дать надо,- рычит дьякон гробовым басом, но когда Хлебников уходит, он грозит вслед ему волосатым кулаком и говорит:

- Фарисей.

И советует Тимке:

- Ты ему, другой раз, повеселее спой!

Все жители Хлебникова с величайшим интересом наблюдают, как, день за днем, растет ненависть огородника к хромому бондарю,- чуть только на дворе зазвучит сиплый голос хозяина - отовсюду из углов, из окон высовываются встрепанные головы, напряженные, измятые рожи.

Никто не осуждает Хлебникова, никто не спрашивает его о причинах ненависти к Тимке, все только любуются ею как забавным представлением, а некоторые поощряют хромого, науськивая его, как собаку:

- Ты про него спой!

- Чего про него споешь!

- А ты - придумай

Только дьякон спросил однажды Орлиху, подругу своей жизни:

- Что это он воюет против мальчишки?

Умная и злая актриса объяснила, позевывая:

- Пришел срок,- он, может, всю жизнь ждал случая, на ком зло сорвать, а по плечу ему - никого не было. Теперь нашел подходящего человека и утешается...

Дьякон промолчал, видимо, не поняв старуху, а мне ее слова показались верными. Тимка же как будто хвастался отношением Хлебникова к нему:

- Здорово не любит он меня, видно - встал я ему поперек сердца!

- А что он за человек, по-твоему? - спросил я.

- Дурак человек,- ответил Тимка, не раздумывая.

- Как ты думаешь - за что он тебя не любит?

- Больно мне нужно думать о нем,- равнодушно сказал Тимка и звонко запел:

Метель-вьюга-а...

Кешин поглядел на него, на меня, усмехнулся и погладил усы.

Эх,- метель-вьюга в поле стелется

поет Тимка,

Идет Дуня за околицу,

На дорогу на проезжую,

Под березы под столетния-а!

- Завыл, волк! - кричит Хлебников из двери сарая.

Отовсюду на голос Тимки выползают оборванные бездольники, забытые люди, а огородник - неистовствует, кричит Кешину:

- Семен Петров, ты человек благочестивый,- как же ты греха не боишься? Василиса Яхонтова вторые сутки разродиться не может, а он...

- Перестал бы, Тимоха,- говорит Кешин.- Что сердишь зря?

- Никто, кроме его, не сердится,- правильно замечает подмастерье и поет, а мне кажется, что если б его только хвалили, он пел бы хуже. В воротах явилась и стоит избочась торговка полотном, за спиною у нее тяжелый узел, в руке железный аршин. Ее лыковое лицо без бровей напряжено, губы приоткрыты, точно у птицы, которая хочет пить.

- Сапог нет у подлеца,- кричит Хлебников,- штаны завтра свалятся...

Тимка задорно поет:

Эх, ждала я тебя сорок ночей,

Ожидала - не дремала, не спала,

Черны думы горько думала,

Истомила свою душеньку!

Кешин, помахивая молотком, идет к воротам, говоря:

- Здорово, Прасковея Филипповна! Каковы дела?

Торговка полотном приходила к бондарю аккуратно каждое воскресенье, а иногда и в будни; они запирались в комнате Кешина, Тимка кипятил им самовар и отправлялся в огород, к бабам,- они жили там в дощатом сарае.

Иногда торговка выглядывала из окна, поправляя ловкими руками встрепанные волосы и прислушиваясь к чему-то. Ее круглые, вороватые глаза смотрели на всех и на всё нагло и бесстыдно.

Нередко Кешин приглашал