вопрошал:[47 - И я твой мрамор вопрошал: // Хвалу стране прочел я дальной — на фонтане Бахчисарайского дворца (как на всех восточных фонтанах) имеется надпись.]
Хвалу стране прочел я дальной;
Но о Марии ты молчал...

Светило бледное гарема!
И здесь ужель забвенно ты?
Или Мария и Зарема
Одни счастливые мечты?

Иль только сон воображенья
В пустынной мгле нарисовал
Свои минутные виденья,
Души неясный идеал?



* * *[48 - «Ночной зефир...». Напечатано впервые под заглавием «Испанский романс» в альманахе «Литературный музеум на 1827 год», к которому приложены и ноты романса — музыка А. Н. Верстовского.]

Ночной зефир
Струит эфир.
Шумит,
Бежит
Гвадалквивир.

Вот взошла луна златая,
Тише... чу... гитары звон...
Вот испанка молодая
Оперлася на балкон.

Ночной зефир
Струит эфир.
Шумит,
Бежит
Гвадалквивир.

Скинь мантилью, ангел милый,
И явись как яркий день!
Сквозь чугунные перилы
Ножку дивную продень!

Ночной зефир
Струит эфир.
Шумит,
Бежит
Гвадалквивир.



* * *[49 - Ненастный день потух; ненастной ночи мгла...". Стихотворение вызвано воспоминаниями, связанными с чувством к Е. К. Воронцовой. Автографа не сохранилось, поэтому нельзя сказать, был ли какой-нибудь текст в строках, обозначенных в печати многоточием. Но можно допустить, что эти строки должны выразить лирическое волнение, заставляющее поэта замолкнуть (именно это выражено в последнем, оборванном на полуслове, стихе). Такой поэтический прием был совершенно новым в поэзии того времени.]

Ненастный день потух; ненастной ночи мгла
По небу стелется одеждою свинцовой;
Как привидение, за рощею сосновой
Луна туманная взошла...
Все мрачную тоску на душу мне наводит.
Далеко, там, луна в сиянии восходит;
Там воздух напоен вечерней теплотой;
Там море движется роскошной пеленой
Под голубыми небесами...
Вот время: по горе теперь идет она
К брегам, потопленным шумящими волнами;
Там, под заветными скалами,
Теперь она сидит печальна и одна...
Одна... никто пред ней не плачет, не тоскует;
Никто ее колен в забвенье не целует;
Одна... ничьим устам она не предает
Ни плеч, ни влажных уст, ни персей белоснежных.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Никто ее любви небесной не достоин.
Не правда ль: ты одна... ты плачешь... я спокоен;
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но если . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .



ДРУЖБА

Что дружба? Легкий пыл похмелья,
Обиды вольный разговор,
Обмен тщеславия, безделья
Иль покровительства позор.



ПОДРАЖАНИЯ КОРАНУ[50 - «Нечестивые, пишет Магомет (глава Награды), думают, что Коран есть собрание новой лжи и старых басен». Мнение сих нечестивых, конечно, справедливо; но, несмотря на сие, многие нравственные истины изложены в Коране сильным и поэтическим образом. Здесь предлагается несколько вольных подражаний. В подлиннике Алла везде говорит от своего имени, а о Магомете упоминается только во втором или третьем лице.]


ПОСВЯЩЕНО П. А. ОСИПОВОЙ.



I[51 - Подражания Корану. Цикл «Подражаний Корану» написан в духе магометанской священной книги «Коран», из разных сур (глав) которой в «Подражаниях» имеются многочисленные свободные заимствования. Многие образы цикла имеют автобиографическое значение. Вместо Магомета — пророка Ислама, к которому