потребитель тоже не ахти какой. При страшно низкой заработной плате и при огромном количестве безработных не раскупишься. Впрочем, и завал этот какой-то показной. Я с товарищем бродил по магазинам в поисках пальто. И везде один и тот же ответ: "Нет таких больших, которые нужны большому пану, и нет таких маленьких, которые нужны пану маленькому".

Варшава чрезвычайно широко раскинута. Чуть не в час автомобильной езды мы с трудом добираемся до рабочей окраины.

Если центр города чист и все же кое-как поблескивает и зданиями и прохожими, то здесь грязь, покосившиеся низенькие домишки и оборванная польская и еще больше ободранная еврейская беднота.

Здесь небезопасно появляться в "буржуазном" автомобиле. Здесь за рукава затаскивают в магазин тряпья купить тройку, здесь торгуются из-за каждой картофелины. Зато и отношение здесь к советскому, к "русскому" – иное.

Единственно что обще всем кварталам, всем улицам и дорогам и всей Польше – это несметное количество военных.

Откроешь глаза – сплошное козыряние. Закроешь глаза – сплошной звон шпор.

Другие страны, например, только что проеханная Чехословакия, как-то стыдятся военщины, обряжая своих чинов по возможности в штатскую одежду.

Военщина Польши назойлива и криклива. Расширяющиеся вверху, изукрашенные позументами шапки, перья, вздымающиеся и свисающие, штаны с диким выпуском, и целая разукрашенная елка – это грудь в орденах.

На обратном пути мы стояли 5 минут на какой-то станции. Станция, очевидно, не застроилась с самой войны. У вокзала всего одна стена, и на ней утвержден колокол. Позади стены, как-то сбоку, ютились временные "багажная" и "телеграф".

Но на фоне этой одной стены все же стояло каких-то четыре разноцветных жандарма.

Граница.

Я видел множество границ. Вернее, не видел: проезжал, не замечая, где кончается одна страна и где начинается другая.

Польскую границу не заметить нельзя – она вся во множестве рядов перевита колючей проволокой.

Но, очевидно, и этого мало.

Еще и еще лежат огромные катушки, ощерившиеся колючками.

Наматывай, сколько влезет…

В кого?

[1927]




ПОВЕРХ ВАРШАВЫ


Первое литературное впечатление на польской территории. Таможенный осмотр. Все книги отбирают. Я обращаюсь к какому-то высшему полицейскому таможенному чину.

– Прошу вернуть мне книги. Тем более что только мои сочинения…

Чин любезен и радостен.

– Вы сами написали? Значит, вы сами писатель? Киваю скромно и утвердительно.

Чин вежливо возвращает книги обратно. Вчитывается в мою фамилию.

– Маяковский… Такого не знаю. А вы Малашкина знаете? Он старый или молодой? Я прочел его книгу "Луна с правой стороны". Очень, чрезвычайно интересная книга…

Он у вас тоже известный?

Очевидно, отбираемые книги не пропадают зря. Наскоро выложив общие знания о Малашкине, сажусь в варшавский поезд.

Какая-то станция, кажется, Барановичи. Поезд стоит минут 10. Подхожу к киоску за русскими эмигрантскими сочинениями. У киоска остолбеневаю. Лежит "Нива". "Нива" самая настоящая: буквы в цветочках, слева – семейства, читающие "Ниву", справа – амурчики, "Ниву" поливающие из лейки. Издание – Рига. Год – 27-й. И даже дань временам: "Нива" называется "новой". Расчет, думаю, простой. "Нивой" или "Миром" назвать обязательно – "привычка свыше нам дана"; с другой стороны, московскую "Ниву" уже обозвали "красной", а московский "Мир" почему-то назван не божьим, а "новым", поэтому и осталась "Новая нива".

Возмущенный, раскрываю журнал. Еще б не возмущаться – какая