хохочут,- только сыщикам неприятно. Возвращаемся после спектакля; я в галстуке, брат в блузе.

Вдруг откуда ни возьмись полицейский. – Пожалте, говорит, в участок.- В участке какой-то усач спрашивает: – Что вы за люди и почему в форме ходите? – А мы ему в ответ: – Мы коммунисты, у нас страна свободная. Как хотим, так и ходим.

Усач рассвирепел и говорит: – Коммунизмом вы можете вполне свободно дома заниматься, а на улицах мы пока начальники. Снимайте форму.

Мы было начали возражать, но на нас трое накинулись очень вежливо, но и очень настойчиво. Не отобьешься. Один галстук сдернул, а двое с брата блузу стянули.

Так мы и домой пошли. Мне еще ничего, а брат в одной спортивной фуфайке две версты сквозь город рысью протрусил.

– Ничего,- говорю им,- приезжайте в Москву, там до отвала находитесь.

Но дети справедливо возразили:

– Про Москву мы знаем, но мы и в Праге московской свободы добьемся. Страна наша в десять раз меньше вашей, а у нас уже две тысячи пионеров, да в секции Красного Спортинтерна 30 000 детей. Мы среди них работаем. Кто поймет, что такое пионер, тот к нам переходит. Много у нас коммунистов вырастет.

При отъезде из Праги просили меня советских пионеров приветствовать, журнал свой дали, "Kohoutek" – "Петушок" называется.

[1927]




НАРУЖНОСТЬ ВАРШАВЫ


Глаза трудящихся Советского Союза с особым вниманием останавливаются сейчас на Польше. К сожалению, о Польше пишется мало. Во-первых, потому что в Польшу труден доступ советскому писателю. Во-вторых, Польша лежит на полдороге к большим странам, и ее переезжают не задерживаясь.

Поэтому считаю не лишним передать вам некоторые впечатления моего десятидневного пребывания в Варшаве.

Столбцы. Пограничный пункт. То, что называется "шикарное" здание! Белое, как будто с золотом. Как отличается эта станция от наших грязных станциишек! Думаю: если так пойдет и дальше – Польша действительно разбогатела и расправилась.

Ничего подобного. Станция – это только пыль в глаза. За этой станцией до самой Варшавы нищий белорусский пейзаж, ничем не отличающийся от беднейших местечек нашего Союза.

Только подъезжая к Варшаве, задолго до нее видишь дым фабричных предместий.

Кажется, что поезд долго разгоняется, чтобы влететь в огромный клокочущий город.

Однако поезд останавливается у одного из таких предместных зданий. Это – центр.

Это – вокзал. Разгон остается разгоном.

Одни поляки называют Варшаву маленьким Парижем. Во всяком случае, это очень маленький Париж. Варшава на Париж похожа так, как киоск Моссель-прома на Сухареву башню. Если парижские бульвары залиты движущимися огнями, то здесь две-три полувертящиеся вывески. Если Париж кишит наряднейшими модницами и модниками, то здесь десяток-другой пижонов кокетничает вышедшими на пенсию модами.

Другие поляки говорят, что Варшава – Москва. Ну, это уже просто ошибка.

Москвичи этого никогда не скажут.

Варшава за последний десяток лет строилась мало. Новый парк и пара-другая домов, приглянувшихся мне, были, оказывается, разведены и построены немцами во время оккупации Варшавы. За последнее время строились только безделушки, вроде воинственного сооружения вокруг "неизвестного солдата" да нелепейшего памятника Шопену, подаренного Польше каким-то средних способностей французским скульптором.

Магазины завалены товарами. Еще бы не завалиться! Лодзинский товар потерял российский рынок, а на западном рынке он не может выдержать ни английской, ни немецкой, ни итальянской конкуренции. Внутри страны