не-ет, его для такой игры не купишь за все медные! Разве сразу не видно, что он к этому делу не способен? Рыло у него не того калибра...

Целый день они толковали о студенте и о всём, что он сообщил им. Вспоминали его смех, его лицо, нашли, что у него на кителе не хватало одной пуговицы, и едва не разругались из-за вопроса: "на какой стороне груди?" Матрёна упорно утверждала, что на правой, её муж говорил - на левой и уже дважды крепко ругнул её, но, вовремя вспомнив, что, наливая водку в чашку, жена не подняла дно бутылки кверху, уступил ей. Потом решили с завтрашнего дня заняться введением у себя чистоты и снова, овеянные чем-то свежим, продолжали беседовать о студенте.

- Нет, какой ведь хлюст! - восхищался Григорий. - Пришёл - точно десять лет знакомы... Обнюхал всё, разъяснил и... больше ничего! Ни крика, ни шума, хотя ведь и он начальство тоже... Ах, раздуй его горой! Понимаешь, Матрёна, тут, брат, есть о нас забота. Сразу видно... Желают нас сохранить в целости, а не то что... Это всё ерунда, насчёт мора, - бабьи сказки! Живот, говорит, как действует?.. А ежели мор, так на кой ему чорт действие живота знать? А как он ловко разъяснил насчёт этих... как их? дьяволов-то, которые заползают в кишки, ну?

- Как-то вроде небылицы, - усмехнулась Матрёна. - Чай, это так только, для страха, чтобы насчёт чистоты старался народ...

- Ну, там кто их знает, может, и правда... от сырости черви ведь заводятся же. Ах ты, чорт! Как их, этих козявок? Небылицы? Нет... На языке вертится слово, а не поймаю...

Они и когда спать легли, всё ещё говорили о событии с тем наивным воодушевлением, с каким дети делятся между собой впервые пережитым, сильно поразившим их впечатлением. Так они и заснули среди разговора.

Поутру рано их разбудили. У кровати их стояла дородная стряпка маляров, и её всегда красное, полное лицо против обыкновения было серо и вытянуто.

- Что вы проклаждаетесь? - торопливо говорила она, как-то особенно шлёпая толстыми губами. - Холера-то ведь на дворе у нас... Посетил господь! - И она вдруг заплакала.

- Ах, ты - врёшь? - воскликнул Григорий.

- А я лоханку-то с вечера не вынесла, - виновато сказала Матрёна.

- Я, милые вы мои, хочу расчёт взять. Уйду я... Уйду... в деревню, говорила стряпка.

- Кого забрало? - спросил Григорий, поднимаясь с постели.

- Гармониста! В ночь схватило .. И схватило, сударики, прямо за живот, вроде как бы от мышьяка бывает...

- Гармонист? - бормотал Григорий. Ему не верилось. Такой весёлый, удалой парень, вчера он прошёл по двору таким же павлином, как и всегда. Пойду взгляну, - решил Орлов, недоверчиво усмехаясь.

Обе женщины испуганно вскрикнули:

- Гриша, ведь зараза!

- Что ты, батюшка, куда ты?

Григорий крепко выругался, сунул ноги в опорки и, растрёпанный, с расстегнутым воротом рубахи, пошёл к двери. Жена схватила его сзади за плечо, он чувствовал, что рука её дрожит, и вдруг озлился почему-то.

- В морду дам! Прочь! -рявкнул он и ушёл, толкнув жену в грудь.

На дворе было тихо и пусто. Григорий, идя к двери гармониста, одновременно чувствовал озноб страха и острое удовольствие от того, что из всех обитателей дома один он смело идёт к больному. Это удовольствие ещё более усилилось, когда он заметил, что из окон второго этажа на него смотрят портные. Он даже засвистал, ухарски тряхнув головой. Но у двери в каморку гармониста его ждало маленькое разочарование в образе Сеньки Чижика.

Приотворив дверь, он сунул свой острый нос в образовавшуюся