симпатию к Дарье Дмитриевне...
Даша мгновенно побледнела. От усмешки лицо Говядина все перекривилось, как в дурном зеркале. Он взял фуражку и вышел, напрягая затылок, чтобы со спины не показаться смешным. Доктор сказал, садясь к столу:
- Страшный человек этот Говядин.
Даша ходила по комнате, хрустя пальцами. Остановилась перед отцом:
- Где мое письмо?
Доктор, пытавшийся открыть серебряный портсигар, издал шипение сквозь зубы, ухватил наконец папироску и мял ее в толстых, все еще дрожащих пальцах:
- Там... Черт его знает... В кабинете, на ковре.
Даша ушла, сейчас же вернулась с письмом и опять остановилась перед Дмитрием Степановичем. Он закуривал, - огонек плясал около кончика папироски.
- Я исполнил мой долг, - сказал он, бросая спичку на пол. (Даша молчала.) - Милая моя, он большевик, мало того - контрразведчик... Гражданская война, знаешь, не шуточки, тут приходится жертвовать всем... На то мы и облечены властью, народ никогда не прощает слабостей. (Даша не спеша, будто в задумчивости, начала разрывать письмо на мелкие кусочки.) Является - ясно как божий день - выведать у меня, что ему нужно, и при удобном случае меня же укокошить... Видела, как он вооружен? С бомбой. В девятьсот шестом году, на углу Москательной, у меня на глазах разорвало бомбой губернатора Блока... Посмотрела бы ты, что от него осталось, туловище и кусок бороды. - У доктора опять затряслись руки, он швырнул незакурившуюся папироску, взял новую. - Я всегда не любил твоего Телегина, очень хорошо сделала, что с ним порвала... (Даша и на это смолчала.) И начал-то с примитивнейшей хитрости, - видишь ли, заинтересовался, где ты...
- Если Говядин его схватит...
- Никакого сомнения, у Говядина превосходная агентура... Знаешь, ты с Говядиным слишком уж резко обошлась... Говядин крупный человек... Его и чехи очень ценят, и в штабе... Время такое - мы должны жертвовать личным... для блага страны, - вспомни классические примеры... Ты ведь моя дочь; правда, голова у тебя хотя и с фантазиями, - он засмеялся, закашлялся, - но неглупая голова...
- Если Говядин схватит его, - сказала Даша хрипло, - ты сделаешь все, чтобы спасти Ивана Ильича.
Доктор быстро взглянул на дочь, засопел. Она сжимала в кулачке клочки письма.
- Ты ведь сделаешь это, папа!
- Нет! - крикнул доктор, ударяя ладонью по столу. - Нет! Глупости! Желая тебе же добра... Нет!
- Тебе будет трудно, но ты сделаешь, папа.
- Ты девчонка, ты просто - дура! - заорал доктор. - Телегин негодяй и преступник, военным судом он будет расстрелян.
Даша подняла голову, серые глаза ее разгорелись так нестерпимо, что доктор, сопнув, занавесился бровями. Она подняла, как бы грозя, кулачок со стиснутыми в нем бумажками.
- Если все большевики такие, как Телегин, - сказала она, - стало быть, большевики правы.
- Дура!.. Дура!.. - Доктор вскочил, затопал, багровый, трясущийся. Большевиков твоих вместе с Телегиным надо вешать! На всех телеграфных столбах... Кожу драть заживо!
Но у Даши характер был, пожалуй, покруче, чем у Дмитрия Степановича, она только побледнела, подошла вплотную, не сводя с него нестерпимых глаз.
- Мерзавец, - сказала она, - что ты беснуешься? Ты мне не отец, сумасшедший, растленный тип!
И она швырнула в лицо ему обрывки письма...
Этой же ночью на рассвете доктора подняли к телефону. Грубоватый, спокойный голос проговорил в трубку:
- Довожу до сведения, что близ Самолетской пристани, за мучным лабазом, только что обнаружили два трупа - помощника
Даша мгновенно побледнела. От усмешки лицо Говядина все перекривилось, как в дурном зеркале. Он взял фуражку и вышел, напрягая затылок, чтобы со спины не показаться смешным. Доктор сказал, садясь к столу:
- Страшный человек этот Говядин.
Даша ходила по комнате, хрустя пальцами. Остановилась перед отцом:
- Где мое письмо?
Доктор, пытавшийся открыть серебряный портсигар, издал шипение сквозь зубы, ухватил наконец папироску и мял ее в толстых, все еще дрожащих пальцах:
- Там... Черт его знает... В кабинете, на ковре.
Даша ушла, сейчас же вернулась с письмом и опять остановилась перед Дмитрием Степановичем. Он закуривал, - огонек плясал около кончика папироски.
- Я исполнил мой долг, - сказал он, бросая спичку на пол. (Даша молчала.) - Милая моя, он большевик, мало того - контрразведчик... Гражданская война, знаешь, не шуточки, тут приходится жертвовать всем... На то мы и облечены властью, народ никогда не прощает слабостей. (Даша не спеша, будто в задумчивости, начала разрывать письмо на мелкие кусочки.) Является - ясно как божий день - выведать у меня, что ему нужно, и при удобном случае меня же укокошить... Видела, как он вооружен? С бомбой. В девятьсот шестом году, на углу Москательной, у меня на глазах разорвало бомбой губернатора Блока... Посмотрела бы ты, что от него осталось, туловище и кусок бороды. - У доктора опять затряслись руки, он швырнул незакурившуюся папироску, взял новую. - Я всегда не любил твоего Телегина, очень хорошо сделала, что с ним порвала... (Даша и на это смолчала.) И начал-то с примитивнейшей хитрости, - видишь ли, заинтересовался, где ты...
- Если Говядин его схватит...
- Никакого сомнения, у Говядина превосходная агентура... Знаешь, ты с Говядиным слишком уж резко обошлась... Говядин крупный человек... Его и чехи очень ценят, и в штабе... Время такое - мы должны жертвовать личным... для блага страны, - вспомни классические примеры... Ты ведь моя дочь; правда, голова у тебя хотя и с фантазиями, - он засмеялся, закашлялся, - но неглупая голова...
- Если Говядин схватит его, - сказала Даша хрипло, - ты сделаешь все, чтобы спасти Ивана Ильича.
Доктор быстро взглянул на дочь, засопел. Она сжимала в кулачке клочки письма.
- Ты ведь сделаешь это, папа!
- Нет! - крикнул доктор, ударяя ладонью по столу. - Нет! Глупости! Желая тебе же добра... Нет!
- Тебе будет трудно, но ты сделаешь, папа.
- Ты девчонка, ты просто - дура! - заорал доктор. - Телегин негодяй и преступник, военным судом он будет расстрелян.
Даша подняла голову, серые глаза ее разгорелись так нестерпимо, что доктор, сопнув, занавесился бровями. Она подняла, как бы грозя, кулачок со стиснутыми в нем бумажками.
- Если все большевики такие, как Телегин, - сказала она, - стало быть, большевики правы.
- Дура!.. Дура!.. - Доктор вскочил, затопал, багровый, трясущийся. Большевиков твоих вместе с Телегиным надо вешать! На всех телеграфных столбах... Кожу драть заживо!
Но у Даши характер был, пожалуй, покруче, чем у Дмитрия Степановича, она только побледнела, подошла вплотную, не сводя с него нестерпимых глаз.
- Мерзавец, - сказала она, - что ты беснуешься? Ты мне не отец, сумасшедший, растленный тип!
И она швырнула в лицо ему обрывки письма...
Этой же ночью на рассвете доктора подняли к телефону. Грубоватый, спокойный голос проговорил в трубку:
- Довожу до сведения, что близ Самолетской пристани, за мучным лабазом, только что обнаружили два трупа - помощника
страница 156
Толстой А.Н. Хождение по мукам (книга 2)
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- 8
- 9
- 10
- 11
- 12
- 13
- 14
- 15
- 16
- 17
- 18
- 19
- 20
- 21
- 22
- 23
- 24
- 25
- 26
- 27
- 28
- 29
- 30
- 31
- 32
- 33
- 34
- 35
- 36
- 37
- 38
- 39
- 40
- 41
- 42
- 43
- 44
- 45
- 46
- 47
- 48
- 49
- 50
- 51
- 52
- 53
- 54
- 55
- 56
- 57
- 58
- 59
- 60
- 61
- 62
- 63
- 64
- 65
- 66
- 67
- 68
- 69
- 70
- 71
- 72
- 73
- 74
- 75
- 76
- 77
- 78
- 79
- 80
- 81
- 82
- 83
- 84
- 85
- 86
- 87
- 88
- 89
- 90
- 91
- 92
- 93
- 94
- 95
- 96
- 97
- 98
- 99
- 100
- 101
- 102
- 103
- 104
- 105
- 106
- 107
- 108
- 109
- 110
- 111
- 112
- 113
- 114
- 115
- 116
- 117
- 118
- 119
- 120
- 121
- 122
- 123
- 124
- 125
- 126
- 127
- 128
- 129
- 130
- 131
- 132
- 133
- 134
- 135
- 136
- 137
- 138
- 139
- 140
- 141
- 142
- 143
- 144
- 145
- 146
- 147
- 148
- 149
- 150
- 151
- 152
- 153
- 154
- 155
- 156
- 157
- 158
- 159
- 160
- 161
- 162
- 163
- 164
- 165
- 166
- 167
- 168
- 169
- 170
- 171
- 172