туда, где на лугу в свете опускающегося солнца желтели и теплели трава и тени.

- Удивительно тебя скучно слушать. Кий, все ты наизусть выучил, все тебе ясно, как по книжке.

- Каждый человек, Лиза, должен заботиться о том, чтобы привести все свои идеи в порядок, в систему, а не о том, чтобы скучно или не скучно разговаривать.

- Ну, и заботься на здоровье.

Вечер был тих. Неподвижно перед крыльцом висели прозрачные ветви плакучих берез. Тыркал дергач под горою. Кий Киевич грыз травяной стебелек. Елизавета Киевна мечтательно глядела на расплывающиеся в синеватых сумерках деревья. Между ними появился юркий маленький человек с чемоданом.

- Ну, вот и она, - закричал Антошка. - Лиза, здравствуй, красавица...

Елизавета Киевна ужасно ему обрадовалась, стремительно поднялась и обняла.

Кий Киевич поздоровался суховато и продолжал грызть стебелек. Антошка развалился на ступеньках, раскурил сигару.

- А я к вам за информацией, Кий Киевич, расскажите-ка мне поподробнее, что в ваших Хлыбах думают и говорят о войне...

Кий Киевич криво усмехнулся.

- А черт их знает, что они думают... Молчат... Волки тоже молчат, когда собираются в стаи.

- Стало быть, сопротивления мобилизации не было?

- Нет, сопротивления не было.

- Понимают, что немец - враг?

- Нет, тут не в немце дело.

- А в ком же?

Кий Киевич усмехнулся.

- Дело не в немце - дело в винтовке... Винтовочку в руки заполучить. А уж у человека с винтовкой другая психология... Поживем, увидим - в каком, собственно, направлении намерены стрелять винтовки... Так-то...

- Ну, а все-таки, разговаривают они о войне?

- Подите на деревню, послушайте...

В сумерки Антошка и Елизавета Киевна пошли на деревню. Августовские созвездия высыпали по всему холодеющему небу. Внизу, в Хлыбах, было сыровато, пахло еще не осевшей пылью от стада и парным молоком. У ворот стояли распряженные телеги. Под липами, где было совсем темно, скрипел журавель колодца, фыркнула лошадь, и было слышно, как она пила, отдуваясь. На открытом месте, у деревянной амбарушки, накрытой соломенной крышей, на бревнах сидели три девки и напевали негромко. Елизавета Киевна и Антошка подошли и тоже сели в стороне. Девки пели:

Хлыбы-то деревня,

Всем она украшена

Стульями, букетами,

Девчоночки патретами...

Одна из них, обернувшись к подошедшим, сказала тихо:

- Что же, девки, спать, что ли, пора?

И они сидели не двигаясь. В амбарушке кто-то возился, потом скрипнула дверца, и наружу вышел лысый мужик в расстегнутом полушубке; кряхтя, долго запирал висячий замок, потом подошел к девкам, положил руки на поясницу, вытянул козлиную бороду.

- Соловьи-птицы, все поете?

- Поем, да не про тебя, дядя Федор.

- А вот я вас сейчас кнутом отсюда!.. Каки-таки порядки - по ночам песни петь...

- А тебе завидно?

И другая сказала со вздохом:

- Только нам и осталось, дядя Федор, про Хлыбы-то наши петь.

- Да, плохо ваше дело. Осиротели.

Федор присел около девок. Ближняя к нему сказала:

- Народу, нонче Козьмодемьянские бабы сказывали, народу на войну забрали - полсвета.

- Скоро, девки, и до вас доберутся.

- Это нас-то на войну?

Девки засмеялись, и крайняя опять спросила:

- Дядя Федор, с кем у нашего царя война?

- С иным царем.

Девки переглянулись, одна вздохнула, другая поправила полушалок, крайняя проговорила:

- Так нам и Козьмодемьянские бабы сказывали, что, мол, с иным царем.

Тогда из-за бревен поднялась лохматая голова и прохрипела, натягивая на себя