проговорила она, - ты помнишь, Даша!.. Подумай, и никого больше нет...

Потом она прошла в гостиную, зажгла большую люстру, оглянулась и пожала плечами. Кубические и футуристические картины, казавшиеся когда-то такими дерзкими и жуткими, теперь висели на стенах, жалкие, потускневшие, будто давным-давно брошенные за ненадобностью наряды после карнавала.

- Катюша, а эту помнишь? - сказала Даша, указывая на раскоряченную, с цветком, в желтом углу, "Современную Венеру". - Тогда мне казалось, что она-то и причина всех бед.

Даша засмеялась и стала перебирать ноты. Катя пошла в свою бывшую спальню. Здесь все было точно таким же, как три года тому назад, когда она, одетая по-дорожному, в вуали, вбежала в последний раз в эту комнату, чтобы взять с туалета перчатки.

Сейчас на всем лежала какая-то тусклость, все было гораздо меньше размером, чем казалось раньше. Катя раскрыла шкаф, полный остатков кружев и шелка. тряпочек, чулок, туфелек. Эти вещицы, когда-то представлявшиеся ей нужными, все еще слабо пахли духами. Катя без цели перебирала их, - с каждой вещицей было связано воспоминание навсегда отошедшей жизни...

Вдруг тишина во всем доме дрогнула и наполнилась звуками музыки, - это Даша играла ту самую сонату, которую разучивала, когда три года тому назад готовилась к экзаменам. Катя захлопнула дверцу шкафа, пошла в гостиную и села около сестры.

- Катя, правда - чудесно? - сказала Даша, полуобернувшись. Она проиграла еще несколько тактов и взяла с пола другую тетрадь. Катя сказала:

- Идем, у меня голова разболелась.

- А как же вещи?

- Я ничего не хочу отсюда брать. Вот только рояль перевезу к тебе, а остальное - пусть...

Катя пришла к обеду, возбужденная от быстрой ходьбы, веселая, в новой шапочке, в синей вуальке.

- Едва успела, - сказала она, касаясь теплыми губами Дашиной щеки, - а башмаки все-таки промочила. Дай мне переменить. - Стаскивая перчатки, она подошла в гостиной к окну. Дождь, примерявшийся уже несколько раз идти, хлынул сейчас серыми потоками, закрутился в порывах ветра, зашумел в водосточной трубе. Далеко внизу были видны бегущие зонтики. Потемневший воздух мигнул перед окнами белым светом, и так треснуло, что Даша ахнула.

- Ты знаешь, кто будет у вас сегодня вечером? - спросила Катя, морща губы в улыбку. Даша спросила, - кто? - но в прихожей позвонили, и она побежала отворять. Послышался смех Ивана Ильича, шарканье его ног по половичку, потом они с Дашей, громко разговаривая и смеясь, прошли в спальню. Катя стащила перчатки, сняла шляпу, поправила волосы, и все это время лукавая и нежная усмешка морщила ее губы.

За обедом Иван Ильич, румяный, веселый, с мокрыми волосами, рассказывал о событиях. На Балтийском заводе, как и повсюду сейчас на фабриках и заводах, рабочие волнуются. Советы неизменно поддерживают их требования. Частные предприятия начали мало-помалу закрываться, казенные - работают в убыток, но теперь война, революция - не до прибылей. Сегодня на заводе опять был митинг. Выступали большевики, и все в один голос кричали: "Надо кончать войну, никаких уступок буржуазному правительству, никаких соглашений с предпринимателями, вся власть Советам!" - а уж они наведут порядок!..

- Я тоже вылез разговаривать. Куда тут, - с трибуны стащили. Васька Рублев подскочил: "Ведь я знаю, говорит, что ты нам не враг, зачем же чепуху несешь, у тебя в голове мусор". Я ему: "Василий, через полгода заводы станут, жрать - нечего". А он мне: "Товарищ, к Новому году вся земля, все заводы отойдут трудящимся,