разрухи.

Во время последнего дежурства Иван Ильич заметил особенную тревогу у рабочих. Они поминутно бросали станки и совещались, - видимо, ждали каких-то вестей. Когда он спросил у Василия Рублева, о чем совещаются рабочие, Васька вдруг со злобой накинул на плечо ватный пиджак и вышел из мастерской, хлопнув дверью.

- Ужасно, сволочь, злой стал Василий, - сказал Иван Рублев, - револьвер где-то раздобыл, с собой носит.

Но Василий скоро появился опять, и в глубине мастерской его окружили рабочие, сбежались от всех станков. "Командующего войсками Петербургского военного округа генерал-лейтенанта Хабалова объявление... - громко, с ударениями начал читать Васька белую афишку. - В последние дни отпуск муки в пекарнях и выпечка хлеба производится в том же количестве, что и прежде..."

- Врет, врет! - сейчас же крикнули голоса. - Третий день хлеба не выдают...

- "Недостатка в продаже хлеба не должно быть..."

- Приказал, распорядился!

- "Если же в некоторых лавках хлеба не хватило, то потому, что многие, опасаясь недостатка хлеба, скупали его в запас на сухари..."

- Кто это сухари печет? Покажи эти сухари, - завопил чей-то голос. Ему самому в глотку сухарь!

- Молчите, товарищи! - перекрикнул Васька. - Товарищи, мы должны выйти на улицу... С Обуховского завода четыре тысячи рабочих идут на Невский... И о Выборгской идут...

- Верно! Пускай хлеб покажут!

- Хлеба вам не покажут, товарищи. В городе только на три дня муки, и больше хлеба и муки не будет. Поезда все стоят за Уралом... За Уралом элеваторы забиты хлебом... В Челябинске три миллиона пудов мяса гниет на станции. В Сибири колеса мажут сливочным маслом...

Вся мастерская загудела. Василий поднял руку:

- Товарищи... хлеба нам никто не даст, покуда сами его не возьмем... Вместе с другими заводами выходим, товарищи, на улицу с лозунгом: "Вся власть Советам"...

- Снимайся!.. Бросай работу!.. Гаси горны!.. - заговорили рабочие, разбегаясь по мастерской.

К Ивану Ильичу подошел Василий Рублев. Усики у него вздрагивали.

- Уходи, - проговорил он внятно, - уходи, покуда цел!

Иван Ильич дурно спал остаток этой ночи и проснулся от беспокойства. Утро было пасмурное: снаружи на железный карниз падали капли... Иван Ильич лежал, собираясь с мыслями. Нет, беспокойство его не покидало, и раздражительно, словно в самый мозг, падали капли. "Надо не ждать двадцать шестого, а ехать завтра", - подумал он, скинул рубаху и голый пошел в ванну, пустил душ и стал под ледяные секущие струи.

До отъезда было много дел. Иван Ильич наспех выпил кофе, вышел на улицу и вскочил в трамвай, полный народу; здесь опять почувствовал ту же тревогу. Как и всегда, едущие хмуро молчали, поджимали ноги, со злобой выдергивали полы одежды из-под соседа, под ногами было липко, по окнам текли капли, раздражительно дребезжал звонок на передней площадке. Напротив Ивана Ильича сидел военный чиновник с подтечным желтым лицом; бритый рот его застыл в кривой усмешке, глаза с явно не свойственной им живостью глядели вопросительно. Приглядевшись, Иван Ильич заметил, что все едущие именно так - недоумевая и вопросительно - поглядывают друг на друга.

На углу Большого проспекта вагон остановился. Пассажиры зашевелились, стали оглядываться, несколько человек спрыгнуло с площадки. Вагоновожатый снял ключ, сунул его за пазуху синего тулупа и, приоткрыв переднюю дверцу, сказал со злой тревогою:

- Дальше вагон не пойдет.

На Каменноостровском и по всему Большому проспекту, куда хватал только глаз,