В белом убрана,

Не твоя ль жена?

4

Когда утреннее солнце забралось под закрытые веки, Алексей Петрович проснулся и, приподнимаясь на руках, застонал - до того всего разломало.

Рядом в сене сидел монашек, разложив перед собой на полотенце ножик, хлеб и две луковицы.

Белыми зубами он грыз третью луковку. По рябоватому лицу его, у голубых глаз и под ощипанными усами, играли смешливые морщинки.

- Прошла одурь-то? - спросил он. - На, хлебни, для тебя припас, больше не дам, ей-ей...

Он снял скуфейку, вынул оттуда и подал Алексею Петровичу пузырек, где было на глоток теплой водки. Алексей Петрович взял пузырек, с натугой вспоминая, что случилось. Когда хлебнул - память прояснилась, побежала быстрее кровь. Князь поднялся, оправляя измятое платье, потрогал шею, натертую воротничком, расстегнул его и бросил.

- Душе легче, - сказал монашек. - Ну-ну, похлебай теперь вольного воздуху, - видишь, какой ты желтый.

- Постой, - спросил Алексей Петрович, - ты меня с парохода увел?

- Я.

- Зачем? Ведь я по делу ехал.

- Пустяки, какие у тебя дела.

- Зачем же ты меня увел?

- Жить. Чего же другое летом-то делать. А работать - ты не работник, хилый и хромой. Вот зимой холодно. Зимой, милый, я норовлю в острог попасть. Пачпорт запрячу, явлюсь и говорю: не помнящий, мол, родства, и места жительства нет! Меня и кормят, - а к весне объявлюсь. Тоже били не раз за такие дела. Так-то.

Алексей Петрович слушал внимательно, сдвинув брови: неприятным казался ему монашек, но была в его словах ясность и сила. "Ну его к черту, - думал князь. - А что дальше, если и его к черту? Опять на пароход? Да куда же ехать? И зачем? С ним разве пойти? Смешно все-таки: мне вдруг - и шататься по дорогам".

- А знаешь ли ты, с кем говоришь? - спросил Алексей Петрович, прищурясь.

Монашек подмигнул лукаво:

- Да будь ты хоть король турецкий, мне все равно.

"Черт знает, ерунда какая, - подумал князь. - Кажется, действительно пойду с ним бродить. Где-нибудь и сдохну. Король турецкий!" И он сказал вяло:

- Ну, расскажи еще что-нибудь. Как же мы бродить будем?

Так они и пошли по скошенному полю, направляясь за дальний лес, над которым высоко клубились белые облака.

Облака медленно выплывали из-за леса, поднимались над полем, гоня под собою прохладную тень, и, обогнув небо, ложились кучами у противоположного края земли. Солнце стояло уже на девятом часу. В сизой дали играла искрами по всему водному простору синяя река, уходя за меловые холмы.

- Поди меня отсюда выгони, - сказал монашек, обертываясь к реке, потом к лесу. - Ничего не выгонишь. Я, как суслик, имею законное право жить где угодно. А знаешь, как суслики живут?

И он принялся рассказывать, как живут суслики. Поймал кузнечика и попросил у него дегтю. На вылетевшего из-под ног перепела захлопал в ладоши.

- Вот я тебя, кургузый!

Алексей Петрович шел, немного отставая, и щурился: ему начало казаться, что скоро кончится земля и они пойдут по хрустальному воздуху до облаков и еще выше, туда, где только ветер и солнце.

Скоро он устал идти и, присев у дороги, попросил есть.

"Удивительно, удивительно, - думал Алексей Петрович, после еды ложась навзничь. - Небо какое голубое. Пойти и странствовать в самом деле, - ведь бродят же по свету люди... Ветром выдует все лишнее, да, да, - ветер и облака! А что били меня, так и монашка били. Постой, постой, что он мне сказал у Иверской? Конечно: это странствие тогда же и началось, и свобода эта, и